Manas daiļrades galvenās tēmas: Kosmoss, Absolūtais, dabas likumi un ritmi, Saule un tās enerģija, fertilitāte.

Dzīve (Bios) – mans iedvesmas avots. Dabas akadēmiskajā analīzē es meklēju atbildes uz visiem saviem jautājumiem. Apgriezta perspektīva, ornamentalitāte, groteska un stilizācija – manas mīļākās mākslinieciskās metodes aiziešanai no ikdienības, citas, metafiziskas pasaules radīšana.

Krāsa – mans galvenais izteiksmes līdzeklis. Мani dziļi satrauc tās fizika un metafizika. Šai tēmai ir veltīti mani pēdējie darbi. Pasaule ir lieliska formu un krāsu kombināciju neizsmeļamā daudzveidībā. Tā ir mana bezgalības teorija, mans Kosmoss.

Ar komplicētu lazēšanas tehnikas palīdzību es panāku dzīļu daudzdimensiālo kompozīciju. Daudzus caurspīdīgus slāņus uzklājot vienu virs otra, piešķiru krāsām sarežģītas smalkas nianses. Glezna atdzīvojas un kļūst uztverama vairākos plānos. Dažādā apgaismojumā un atkarībā no skatītāja emocionālā stāvokļa,  uzmanīgam vērotājam  paveras jaunas detaļas un perspektīvas.  Cilvēks var izvēlēties ienirt dziļumā vai palikt virspusē.

Es palieku uzticīga tradicionālajām glezniecības tehnikām, apzināti izvairoties no digitālo palīgmetožu izmantošanas. Man ir ļoti svarīgas radošajā procesā gūtās taktilās izjūtas. Tieši tādēļ gandrīz visi mani audekli ir izpildīti autortehnikā, kura īpašu uzmanību pievērš gruntēšanas procesam un audekla virsmas sagatavošanai  — to visu es daru tikai manuāli.

Detaļām manos darbos ir milzīga nozīme. Katrs gleznas fragments  – tas ir neliels stāsts ar savu sižetu. Kopā tie veido viengabalainu vēstījumu ar atklātu finālu.

Manu gleznu kompozīcijas bieži vien līdzinās kaleidoskopam. Skatītājs kļūst par radošās spēles līdzdalībnieku. Līdzīgi bērnam, kurš pagriež kaleidoskopa caurulīti cerībā ieraudzīt jaunu rakstu, mainot redzes fokusu, gūst  jaunu vizuālo pārdzīvojumu.

Sievišķās un vīrišķās sākotnes mijiedarbība – tā ir svarīga manu darbu tēma. Мana mīļā kontrastu spēle, tai skaitā apzināti izmantojot pretnostatījumus: auksto - siltajam, ēnas - gaismai, faktūras – gludai audekla virsmai, skanīgu tīru krāsu -  dobjam pelēkam fonam, raupju triepienu – caurspīdīgam tīmeklim, tumšo  - gaišajam, detalizāciju un ilustratīvismu — izplūdušām un stilizētām formām.

Мana pieeja – tā ir saruna ar skatītāju metaforu, vēstījumu, simbolu  valodā, kuri skar ģenētiskās atmiņas dziļākos slāņus un kolektīvo bezapziņu.

Mani iedvesmo un interesē kontrasts starp civilizācijas radītu  skarbo ģeometrisko konstrukciju  un  dzīvās dabas formu plastiskumu.

large_JF_0010_2.webp

medium_JF_0010_2.webp

small_JF_0010_2.webp

thumbnail_JF_0010_2.webp

JF_0010_2.webp

Основные темы моего творчества: Космос, Абсолют, законы и ритмы природы, Солнце и его энергия, фертильность. 

Жизнь (Bios) – мой источник вдохновения. В академическом анализе натуры я ищу ответы на все свои вопросы. Перевернутая перспектива, орнаментальность, гротеск и стилизация - мои любимые художественные методы ухода от повседневности, создание другого, метафизического мира.

Цвет - моё главное выразительное средство. Меня глубоко волнуют его физика и метафизика. Этой теме посвящены мои последние работы. Мир многогранен и прекрасен в бесконечности вариантов и сочетаний цвета. Это моя теория бесконечности, мой Космос. 
При помощи сложной техники лессировок я добиваюсь многомерного восприятия созданного на плоскости холста образа и задаю ему глубокий, сложный, как будто ломаный цвет. Наложение большого количества прозрачных слоёв друг на друга делает картину живой и многоплановой. При разном освещении и в зависимости от эмоционального состояния зрителю открываются новые детали и перспективы.  Человек волен выбирать, нырнуть в глубину или остаться на поверхности.

Я остаюсь верной традиционным техникам живописи, сознательно избегая использования дигитальных вспомогательных методов. Для меня огромное значение несут тактильные ощущения от процесса творчества. Именно поэтому почти все мои полотна выполнены в авторской технике, которая особое внимание уделяет процессу грунтовки и подготовки поверхности холста — все это я делаю только вручную.

Детали имеют огромное значение в моих работах. Каждый фрагмент картины – это маленькая история со своим сюжетом. Вместе они складываются в цельное повествование с открытым финалом.

Композиции моих картин часто подобны калейдоскопу. Зритель становится соучастником творческой игры. Подобно ребёнку, поворачивающему трубу калейдоскопа в предвкушении нового узора, зритель, меняя фокус зрения, получает новое визуальное переживание.

Взаимодействие женского и мужского начал – важная тема моих работ. Моя любимая игра контрастов, в том числе в осознанном использовании противопоставлений: холодного - теплому, тени - свету, фактуры - гладкой поверхности холста, звонкого чистого цвета - глухому серому фону, пастозного мазка - прозрачной лессировке, темного - светлому, детализации и иллюстративности — размытым и стилизованным формам. 

Мой подход - разговор со зрителем на языке метафор, сказаний, символов, затрагивающих глубокие пласты генетической памяти и коллективное бессознательное.

Меня вдохновляет и интересует контраст между жесткой геометрической конструкцией, созданной цивилизацией и пластичностью форм живой природы.

The main themes of my art: Cosmos, Absolute, laws and rhythms of nature, the Sun and its energy, fertility.

Life (Bios) is a source of my inspiration. I am seeking answers to all my questions in the academic analyses of nature. Inverted perspective, ornamentality, grotesque and stylization are my favourite artistic techniques to escape daily routine, to create some other world which is metaphysical.

Colour is my main expressive means. Its physics and metaphysics excite me deeply. This is the subject my recent works are devoted to. The world is multi-faceted and beautiful in its infinite variations and combinations of colour. This is my theory of infinity and Cosmos.

With a help of complex glaze techniques I achieve multidimensional perception of the image created on a plane of canvas and define it with a deep sophisticated split-like colour. Overlay of a great number of transparent layers each one on top of the next animates the picture and makes it multifaceted. In different lighting and depending on an emotional state viewer is gratified with new details and perspectives. A person is free to opt for plunging into a depth or staying on the surface.

I stay true to traditional painting techniques, deliberately avoiding use of auxiliary digital techniques. Tactile sensations during creative process carry a great importance for me. That is why almost all my canvases are made in author’s techniques, paying a particular attention to process of canvas priming and preparation of its surface. I do it all by hand only.

Nuances are of utmost importance in my works. Each fragment of a picture is a little story with its own plot. All together they add up to an entire narration with an open finale.

Quite often composition of my works is similar to kaleidoscope. A viewer is invited to participate and becomes a part of creative play. Just like a child who turns kaleidoscope tube anticipating a new pattern, viewer, changing vision focus experiences a new visual sensation.

Interaction of male and female principles is an important theme of my works. My favourite play is that of contrasts, including deliberate use of contradistinctions, where cold is opposed to warm, shade to light, textured canvas surface to a smooth one, clear sonorous sound to a muffled grey in the background, a pasty brush stroke to a transparent glaze, dark to light, minuteness and explicitness to blurred and stylized shapes. 

My approach is to talk with a viewer in the language of metaphors, legends, symbols touching upon deep layers of genetic memories and the collective unconscious.

I am inspired by and interested in a contrast between man-made rigid geometric constructions and pliability of living nature forms. 

Formas stilizācija un lakoniskums šajā kolekcijā sasniedz savu apoteozi. Industriālā filozofija  – tās ir ietilpīgas, bieži vien ironiskas domas, paustas skatītājam caur vienkāršotām, ģeometriskām formām, kuras tā saskan ar mūsu ikdienišķo rutīnu. Turklāt, tāpat kā visa mana daiļrade, darbi paliek ornamentāli un ļoti ritmiski.

Dinamika. Struktūra. Shēma. Sistēma. QR-kods. Tīkls. Tīmeklis. Perspektīvas. Тunelis. Apjomi. Kristāliskais režģis. Šūna. Koordinātu sistēma. Аrhitektūras karkass, fermas. Elektropārvades vadi. Меhānismi. Kāpnes. Lidmašīnu pacelšanās josla. Tilti. Sliedes… Šo audeklu asociatīvā virkne ir bezgalīga, bet es apzināti izvairos  no tēlu lieka ilustratīvuma vai naturālisma, un pat man raksturīgais dekoratīvums  pilnībā atkāpjas konceptuālā vispārinājuma priekšā.

Darbu nosaukumiem ir liela nozīme šo audeklu uztverē un interpretācijā, tie formulē jautājumu.

Stingras ģeometriskās formas veido lielas, nogurušas pilsētas ornamentu. Оrnaments –universāls informācijas nesējs. Tiltiņš no pagātnes uz nākotni. Manos darbos mūsdienu ornaments  bieži vien personificē megapolises informatīvo smogu! Ko mēs atstāsim  tiem, kuri nāks pēc mums? Digitālo atkritumu megabaitus un sociālo tīklu liriku? Vadi ierasti griež debesis, pasaules interneta tīmeklis šķietami saista, bet galu galā šķir mūs. Pateicoties industrializācijai, mūsu dzīve ir kļuvusi komfortablāka, bet arī bezgala sarežģītāka.

Urbānistiskās mežģīnes sagraiza gaisīgu debess telpu, nospiež skatītāju, rada gleznā spriedzi, liek meklēt atbildes uz eksistenciālajiem jautājumiem, kuriem mūsdienu cilvēkam vienkārši nav laika. Šis gleznieciskais cikls ir mēģinājums izraut skatītāju no ikdienas kņadas un burtiski piespiest viņu filosofēt par būtisko.  Tā radās arī šis kolekcijas nosaukums. Šā cikla darbi uzdod vairāk jautājumu nekā sniedz gatavas atbildes. Šo darbu mērķis ir mudināt skatītāju domāt, spriest, analizēt. Domāt patstāvīgi, ārpus sociālām vai politiskajām dogmām, uzspiestas cenzūras vai acumirklīgiem trendiem. Viegli būt pseido disidentam, kad tas ir  “meinstrīms”, daudz sarežģītāk ir palikt apzinātam, un galvenais – godprātīgam Cilvēkam.

Tas ir mēģinājums izraut  vērīgo prātu  no virtuālās realitātes ķetnām,  kuras manipulatīvie triki ir vērsti uz indivīda gribas apspiešanu komerciālā izdevīguma un peļņas gūšanas nolūkos. Kiberkarš  ir  daudz vērienīgāks par pagātnes kariem. Bet viltoti Instagram sekotāji ir 21.gadsimta ‘’Mirušās dvēseles”. Tagad ir ļoti moderni nopirkt pārdesmit tūkstošus tādu dzimtļaužu dvēseļu, lai radītu virtuālā muižnieka imidžu. Un Tu kļūsti par reklāmdevēju sapni. 

Atgriežoties pie ornamenta tēmas – man tas ir arī ceļš uz lietu dabas izpratni, visu būtņu dievišķā sākotne, ceļš uz Absolūtu. Kristāliskā režģa, šūnas, molekulas, atoma sakārtotā ornamentālā sistēma…   Bezgalības teorija, bet vērsta uz iekšpusi, uz būtību, nevis uz ārējo. Sarežģītu biosistēmu funkcionēšana ir pakļauta šim dievišķajam principam. Līdzīgi tam, kā greznais persiešu paklāja raksts ir pakļauts precīzam ģeometriskam tīklam. No šejienes arī rodas cilvēka tieksme iepazīt Dievu ar ornamenta, simbola, ģeometriskās abstrakcijas starpniecību – meandra bezgalīgais plūdums, rangoli meditācija, mandalа, arābu vijīgie raksti, seno civilizāciju solārās zīmes, jaudīgais un lakoniskais krusta simbols.

Krusts ir cilvēka zemes dzīves horizontāles un viņa dievišķās vertikāles krustojums.

Dzīve ‒ posms starp dzimšanas datumu un nāves datumu. Taisnās līnijas vai shēmu estētika tuva cilvēkam. Tieksme uz kārtošanu, strukturēšanu vai simetriju ir cilvēka dabā. Centieni pārvērst cilvēka dzīves posmu progresīvas domas, sensacionāla atklājuma vai radoša sasnieguma bezgalīgā vektorā ‒ dažu liktenis. 

Prāta un dvēseles kustības veido vizuālas struktūras gleznas plaknē. Tie būvē savu fiziku, savu optiku un pasaules uzbūvi, tās ekstrēmākajos pietuvinājumos un bezgalīgajos attālinājumos. Katrs viens audekls iztur milzīgu  slodzi. Gleznu sērijas darbi ir izkāpinātas hiperbolas, kuru tuvumā grūti noturēt līdzsvaru.

Dzīvās dabas spontānā plastiskuma un civilizācijas prāta linearitātes saskarsmes izpēte joprojām ļoti satrauc mani. Bet galvenais jautājums, kāda gan ir Cilvēka loma šajā mijiedarbībā? Cilvēka dzīves mērķis un jēga?

large_UP_0003_3.webp

medium_UP_0003_3.webp

small_UP_0003_3.webp

thumbnail_UP_0003_3.webp

UP_0003_3.webp

Urbānā filozofija

Стилизация и лаконичность формы в этой коллекции достигают своего апофеоза. Индустриальная философия – это ёмкие, часто ироничные мысли, сказанные зрителю через упрощенные, геометризированные формы, столь созвучные нашей обыденной повседневности. При этом, как и всё моё творчество, работы остаются орнаментальными и очень ритмичными.

Динамика. Структура. Схема. Система. QR-код. Сеть. Паутина. Перспективы. Туннель. Объёмы. Кристаллическая решетка. Клетка. Система координат. Архитектурный каркас. Строительные фермы. Провода электропередачи. Механизмы. Лестница. Взлётная полоса. Мосты. Рельсы… Ассоциативный ряд этих полотен бесконечен, но я осознанно избегаю излишней иллюстративности или натуральности образов, и даже присущая мне декоративность полностью уступает место концептуальному обобщению.
Названия работ имеют большое значение для восприятия этих полотен, они формулируют вопрос.

Жесткие геометрические формы складываются в орнамент большого уставшего города. Орнамент – универсальный носитель информации. Мостик из прошлого в настоящее. В моих работах современный орнамент часто олицетворяет информационный смог мегаполиса! Что мы оставим тем, кто придет после нас? Мегабайты дигитального мусора и лирику соцсетей? Провода привычно режут небо, мировая интернет- паутина кажется связала, но в итоге разобщила нас, индустриализация сделала нашу жизнь комфортнее, но бесконечно усложнила ее.

Урбанистическое кружево разрезает воздушное пространство неба, давит на зрителя, создает напряжение в картине, заставляет искать ответы на экзистенциальные вопросы, на которые у современного человека просто нет времени. Этот живописный цикл – попытка вырвать зрителя из суеты сует и буквально заставить его философствовать о главном. Отсюда и название живописной коллекции. Работы этого цикла задают больше вопросов, чем дают готовых ответов. Цель этих работ побудить зрителя думать, рассуждать, анализировать. Думать самостоятельно, вне политических догм, навязанной цензуры или сиюминутных трендов. Легко быть псевдо диссидентом, когда это - «мейнстрим», гораздо сложнее оставаться осознанным, а главное, порядочным Человеком.
Это попытка вырвать пытливый ум из лап виртуальной реальности, манипуляционные механизмы которого заточены на подавление воли индивидуума с целью коммерческой наживы. Кибервойна гораздо масштабнее войн прошлого. А фейковые подписчики в инстаграм – это «Мертвые души» 21 века. Сейчас очень модно купить пару десятков тысяч таких крепостных душ для создания имиджа виртуального помещика.  

Возвращаясь к теме орнамента - для меня это также путь к пониманию природы вещей, божественное первоначало всего сущего, путь к Абсолюту. Упорядоченная орнаментальная система кристаллической решётки, клетки, молекулы, атома… Теория бесконечности, но направленная внутрь, в суть, а не во вне. Функционирование сложных биосистем подчинено этому божественному принципу. Подобно тому, как сложный и витиеватый узор персидского ковра подчинен четко выверенной геометрической сетке. Отсюда и тяга человека к познанию Бога через орнамент, символ, геометрическую абстракцию - бесконечное течение меандра, медитация ранголи, мандала, арабская вязь, солярные знаки древних цивилизаций, мощный и лаконичный символ креста.

Крест пересечение горизонтали земной жизни человека и его божественной вертикали.

Жизнь — отрезок между датой рождения и датой смерти. Эстетика прямой линии или схемы близка человеку. Тяга к упорядочиванию, структуризации или симметрии есть в человеческой природе. Стремление превратить отрезок человеческой жизни в бесконечный вектор прогрессивной мысли, сенсационного открытия или творческого достижения - удел немногих.
Движения ума и души создают визуальные структуры на плоскости картины. Выстраивают свою физику, оптику и структуру мира, в его экстремальном приближении и почти бесконечном удалении. Каждое полотно выдерживает огромную смысловую нагрузку. Работы этой серии — это нарастающие гиперболы, вблизи которых трудно удерживать равновесие.

Исследование взаимодействия стихийной пластичности живой природы и линейности разума цивилизации продолжают остро волновать меня. Но главный вопрос, какова же роль Человека в этом взаимодействии? Цель и смысл человеческой жизни?

Урбанистическая философия

In this collection stylization and form brevity reach their utmost. Industrial philosophy represents compact thoughts that are often ironic, conveyed to the viewer through simplified and geometrized forms, so harmonious with our routine everyday life. Yet, this said, these works, just as all my oeuvre, remain ornamental and very rhythmic.

Dynamics. Structure. Scheme. System. QR code. Network. Web. Perspectives. Tunnel. Volumes. Crystal lattice. Cage. Coordinate system. Architectural framework. Construction girders. Power wires. Machinery. Stairs. Runway. Bridges. Rails… The row of associations of these canvases is infinite, though I consciously avoid excessive illustrativeness or naturalness of images and even my inherent decorativeness totally gives way to conceptual generalization.

Names of the works are important for perception of these canvases as they form a question.

Rigid geometrical forms add up to the ornament of a big tired city. Ornament is the universal information carrier. It is a bridge from the past to the present. Modern ornament in my works often personifies informational smog of metropolis! What are we going to leave to those who will come after us? Megabytes of digital rubbish and lyricism of social networks? Wires habitually cut the sky, global internet web seemed to connect us, but separated us in the long run, industrialization made our life more comfortable, but having complicated it infinitely.

Urban lace cuts the air of the sky and weighs on the viewer, creates tension in the picture, forces him to search for the answers to existential questions, a modern man simply does not have time for. This pictorial cycle is an attempt to pull the viewer out of the hustle and bustle of life and literally make him philosophize on the essential. That is where the name of the pictorial collection comes from. The works of this cycle pose more questions than provide ready answers. The aim of these works is to induce the viewer to think, to reason, to analyze. To think independently, outside political dogmas, imposed censorship or momentary passing trends. It is easy to be pseudo dissident, when being one is a mainstream of today, but it is much harder to remain a conscious person and most importantly a decent Human being.

This is an attempt to wrest an inquisitive mind from the clutch of virtual reality, manipulation mechanisms of which are sharpened to suppress the will of an individual for the purpose of commercial gain. The scale of cyber war is far greater than the scale of wars of the past. And fake subscribers to Instagram appear to become ‘Dead souls’ of the 21st century. It is extremely fashionable nowadays to buy a couple dozen of thousands of such ‘serfs’ to create an image of a virtual landlord.  

Coming back to the subject of ornament – for me this is also the path to understanding the nature of things, divine origin of all things and the way to the Absolute. An ordered ornamental system of crystal lattice, a cell, a molecule, an atom… The theory of infinity, but directed inward, to the essence, not outward. The functioning of complex bio systems is subject to this divine principle. Just as a complex and ornate pattern of a Persian carpet is subject to precisely defined geometric grid. Hence, man’s craving for knowledge of God through ornament, symbol, geometric abstraction – infinite flow of meander, rangoli meditation, Arabic ligatures, solar signs of ancient civilizations, a powerful and laconic sign of a cross.

A cross as the intersection of man’s earthly life horizontal with his divine vertical.

Life is a straight line section between the dates of birth and death. The aesthetics of a straight line is close to man. Craving for ordering, structuring and symmetry are inherent in human nature. Aspiration to turn a segment of human life into infinite vector of a progressive thought, sensational discovery or creative achievement is the lot of a very few.

Movements of mind and soul create visual structures on the canvas plane. They shape their own physics, optics and the world structure in its extreme closeness and almost infinite remoteness. Each canvas bears a tremendous semantic load. The works of this series are growing hyperboles, near which it is difficult to maintain balance.

The study of interaction of spontaneous plasticity in living nature and linearity of the mind of civilization continue to interest me greatly. But the main question remains – what is the role of a Man in this interaction? The aim and the meaning of Man’s life?

Urban philosophy

AERO - gaiss ir vitāli svarīgs cilvēkam. Pandēmijas laikā šī tēma ir kļuvusi īpaši svarīga un aktuāla kā tiešā, tā pārnestā nozīmē. Ārējie apstākļi burtiski nogrieza mums skābekli, padarot gandrīz neiespējamu ilgtermiņa plānošanu, liedzot mums brīvi ceļot un būt sociāli aktīviem. Vispārējā digitalizācija ir aktualizējusi vientulības problēmu.

Lielformāta dinamisku darbu sērija. Darbi izpildīti man raksturīgā jauktā tehnikā. Īpašais autortehnikas audekla grunts, pastoza eļļas glezniecība, papildus izmantojot sausos pasteļus un dabisko ogli, kā arī kolāžu iestarpināšana no vecas saburzītas kartes un dienasgrāmatas gabaliņiem padara šo kolekciju par īpaši taktilu un personisku. Šīs sērijas darbus piepilda alkas pēc ceļojumiem, un tos pārklāj piedzīvojumu romantikas plīvurs ar veselīga avantūrisma pieskaņu.

Bet viss nav tik vienkārši: dinamika, izlēmība, nepārtraukti centieni sasniegt izvirzīto mērķi – tā ir šīs kolekcijas būtība. Jaunu horizontu atklāšana, uzvaras gaidas un prieks, reibinoši jaunumi un pirmatklājēja azarts. Audeklus burtiski pārņem dumpīgs brīvības gars. 
Perspektīvas uzsvēršana un kontrastu spēle piešķir šiem audekliem dinamiku, padara tos kustīgus, reizēm pat reaktīvus. Tas ir veltījums mūsdienu dzīves ritmam. Reizēm šie darbi vēsta par neiespējamību izrauties no ikdienas rutīnas, par pašrealizācijas vēlmi par spīti nosacījumiem un aizspriedumiem. 

Šīs sērijas gleznas ir par personības individuālo brīvību, ko sākuši apdraudēt mūsdienu pasaules notikumi. Cilvēks ir sistēmas daļa. Vai atsevišķai personai ir iespēja neievērot citu uztieptus noteikumus vai vismaz izteikt savas tiesības ietekmēt šo sistēmu?
Fiziskās pārvietošanās brīvības ierobežošana pandēmijas apstākļos arī neapšaubāmi ir ietekmējusi dažu darbu tematiku un noskaņu. Glezna “Aero” II New Edition (LATVIA. In Northern Europe by the Baltic Sea) droši vien man šajā kontekstā ir visīpašākā. Katrs šajā darbā ieraudzīs kaut ko savu. Sentimentālas ilgas pēc dzimtenes un neiespējamību atgriezties mājās. Nostalģiju par neatgriezeniski aizgājušo pagātni. Centieni rīkoties par spīti apstākļiem un meklēt jaunas iespējas, kā to uz audekla darba virsmas dara mākslinieks, pastiprinot, apvēršot vai laužot lineāro perspektīvu, pastiprinot kontrastus un sadalot bezgalīgās debesis ģeometriskos segmentos. Un tad par spīti objektīvās Pasaules fiziskajiem likumiem neiespējamais kļūst iespējams, paverot zinātkārajam pirmatklājējam jaunus horizontus un robežas viņa šķietami ierobežotajām iespējām.

large_AE_0004_2.webp

medium_AE_0004_2.webp

small_AE_0004_2.webp

thumbnail_AE_0004_2.webp

AE_0004_2.webp

AERO

АЭРО – воздух жизненно необходим человеку. В период пандемии эта тема приобрела особую актуальность как в прямом, так и переносном смысле слова. Внешние обстоятельства перекрыли нам кислород, сделали почти невозможным долгосрочное планирование, поставили под вопрос возможность свободно путешествовать и быть социально активными. Всеобщая дигитализация выдвинула на первый план проблемы одиночества. 

Серия крупноформатных, динамичных работ, выполненных в характерной для меня смешанной технике. Авторский грунт холста, пастозная масляная живопись с использованием сухой пастели и натурального угля, а также вкрапление коллажа из старой помятой карты и кусочков ежедневника делают эту коллекцию особенно тактильной и личностной. Работы этой серии навеяны тягой к путешествиям, окутаны флером приключенческой романтики с ноткой здорового авантюризма.

Но не всё так просто: динамика, решительность, стремление непреклонно идти к поставленной цели – суть этой коллекции. Открытие новых горизонтов, предвкушение и радость победы, пьянящая новизна, азарт первооткрывателя. Полотна буквально пронизаны бунтарским духом свободы. 

Усиление перспективы и игра контрастов задают динамику этих полотен, делают их подвижными, иногда буквально реактивными. Это дань современному ритму жизни. Иногда эти работы рассказывают про невозможность вырваться из повседневной рутины, про желание самореализации вопреки условностям и предрассудкам. 

Картины этой серии - про индивидуальную свободу личности, которая оказалась под угрозой в свете современных событий. Человек - часть системы. Имеет ли отдельно взятая личность возможность не играть по навязанным правилам или хотя бы заявить свое право влиять на эту систему?

Ограничение физической свободы перемещения в условиях пандемии безусловно тоже оказало влияние на тематику и настроение некоторых работ. Картина «Aero» II New Edition (LATVIA. In Northern Europe by the Baltic Sea), пожалуй, самая особенная для меня в данном контексте. Каждый увидит в этой работе что-то свое. Сентиментальную тоску по родине и невозможность вернуться домой. Ностальгию по безвозвратно ушедшему прошлому. Стремление действовать вопреки и искать новые перспективы, как это делает на рабочей поверхности холста художник, усиливая, переворачивая или ломая линейную перспективу, усиливая контрасты, разбивая безграничное небо на геометрические сегменты. И тогда, вопреки физическим законам объективного Мира, невозможное становится возможным, открывая пытливому первооткрывателю новые горизонты и грани его, как оказалось, безграничных возможностей.

АЭРО

AERO - air is vital for man. During a pandemic, this topic has acquired particular relevance both literally and figuratively. External circumstances cut off our oxygen, making long-term planning next to impossible, making questionable our ability to travel freely and be socially active. Universal digitalization has highlighted the problems of alienation.

A series of large format dynamic works performed in a mixed technique, so dear to me. Author’s canvas primer, pasty oil painting with the use of dry pastel, and natural charcoal as well as the inclusion of an old rumpled map and bits of organizer make this collection especially tactile and personal. The works in this series are inspired by wanderlust, they are shrouded in a veil of audacious romance with a note of a healthy adventurism.

It is not all that simple though, as the essence of this collection is dynamics, determination, adamant striving for an intended goal. It is a discovery of new horizons, anticipation and joy of victory, heady novelty, a pioneer’s passion. Canvases are literally laced with rebellious spirit of freedom. 

Enhancing perspective and interplay of contrasts set the dynamics of these canvases, make them mobile and even jet-speed mobile at times. This is a tribute to a modern rhythm of life. Sometimes these works tell a story of inability to break away from the routine of everyday life, of a desire of self-fulfillment against all odds, despite conventionalism and superstitions.

The pictures in this series are all about individual freedom of a personality, which, in the light of modern events appeared to be threatened. A human being is part of the system.Does any single person stand a chance to be able not to play by imposed rules or at least to declare his or her right to influence this system?

Restriction of physical freedom of movement in pandemic conditions also affected the subject and mood of some works. The picture ‘Aero’ II New Edition (LATVIA. In Northern Europe by the Baltic Sea) perhaps, is the most peculiar in this context. Each person will see something different in this work. It can be sentimental homesickness and impossibility to return home or nostalgia about the past irrevocably gone. Or it can be willingness to act against all odds and to search for new perspectives, just like a painter who does it on the surface of a canvas, reinforcing, inverting or breaking linear perspective, strengthening contrasts, dividing the sky into geometric segments. Then, in defiance of physical laws of the objective World the impossible becomes possible, opening to an inquisitive mind new horizons and the edges of its infinite as it turned out possibilities. 

Cilvēka tiekšanās pēc Absolūtā ir mūžsenas?! Vēršanās pie Dieva!? Dzīves ceļš pretī mūžībai!? Ceļš pie sava īstā Es!? Vai arī ambiciozās karjeras kāpnes!? Vai varbūt šis nodeldētais “uz priekšu un augšup” ir progresa iemiesojums, cilvēka domas uzvara pār dabu!? Vai tā ir uzvara!? 

Daba vienmēr tiecas pēc dabiskuma un vieglas asimetrijas, tādējādi radot cilvēka acij patīkamās plūstošās formas. Harmonija, zelta griezums, dabiska ainava - tas viss ir vienas loģiskas ķēdes posmi. Pat cilvēka seja ir harmoniska, pateicoties tik tikko pamanāmajai asimetrijai. Dabas līnijām ir raksturīgs cikliskums. Vai cikliskumu var uzskatīt par bezgalības sinonīmu? Visdrīzāk bezgalība ir saistīta ar visu dabisko procesu cikliskumu un to likumsakarībām. Lai kas arī notiktu ar katru no mums, mūsu apkārtējo vidi, visu valsti, visu cilvēci, mēs varam būt pārliecināti, ka nakti nomainīs diena, un tad atkal būs skaists saulriets. Pat ja mūsu vairs nebūs, saulriets noteikti būs, tāpat kā rītausma ...

Turpretim cilvēks, tieši pretēji, ir nogrieznis, taisna līnija, ierobežota ar dzimšanas un nāves datumu, sava veida individuāla koordinātu sistēma sarežģītajā Visuma kartē. Par ievērojamiem cilvēkiem mēdz teikt, ka viņi turpina dzīvot savos darbos, vai arī, ka šis cilvēks ir iegājis vēsturē, iemantojis mūžību. Cilvēciskais ģēnijs – tas vairs nav nogrieznis, bet vektors, stars, kas tikai nosaka virzienu un nezina robežas. Nikola Tesla deva cilvēcei vektoru ar nosaukumu "elektrodinamika", un tālāk – izklaidējieties, draugi, izgudrojiet elektromobiļus, atklājiet koncernus, pilnībai nav robežu. Tāpat arī nav robežu māksliniecisko formu daudzveidībai, ģēniji tikai nosaka vektoru, paverot jaunus mākslas stilus un virzienus. 
Cik bieži katrs no mums, kā muļķīgu datorspēļu varonis, pārvarot šķēršļus un noslīpējot prasmes, rāpjas virsotnē, bet, sasniedzot to, kas, viņaprāt, ir viņa iespēju robeža, saprot, ka ir pārgājis jaunā līmenī. Un viss sākas no sākuma, tikai spēles noteikumi kļūst sarežģītāki un izsmalcinātāki, un kāpnes stāvākas un bīstamākas. Un, lūk, pašā finālā, kad nav vairs laika kaut ko mainīt, un visas dzīvības ir iztērētas, mēs pēkšņi saprotam, bet mērķis ir bijis cits, un jēga ir pavisam cita...

Kāpnes ir bezgalīga vertikāle, ko šķērso horizontāli pakāpieni, katrs krustpunkts veido krustu. Krusts kā Absolūtā simbols, horizontāles un vertikāles krustojums, cilvēka dzīves mērķis un jēga. Un atkal banālais “uz priekšu un uz augšu”, ar kuru sākām mūsu sarunu par kāpnēm.
Biznesa aprindās iecienītajā Ainas Rendas romānā "Atlas Shrugged" izlasīju frāzi, kas ilgstoši nelika manam prātam  mieru: "Tiek uzskatīts, ka nedzīvajā dabā ap mums nav nekā cita kā vien cikliska kustība, un taisna līnija ir tīri cilvēciska izpausme: ģeometriskās abstrakcijas taisnā līnija, kas iezīmē ceļus, sliedes, tiltus; Ar mērķtiecīgu kustību no sākuma punkta līdz beigu punktam tā šķērso dabas šķietami bezmērķīgos līkločus. "
Šajā kolekcijā dzīvās, mežonīgās dabas plastiskās formas pretstatījums cilvēka radītajam taisno līniju karkasam sasniedz savu apoteozi. Tas kļūst par šo ekspresīvo gleznu galveno jēgu. Es saucu savas dzīvās līnijas par smalku, dažkārt pat uz robežas esošu, emocionālu stāvokļu neirogrāfiju. Elastīgā dzīvā daba, kas ir tik ļoti tendēta uz asimetriju un improvizāciju, argumentē ar taisnu līniju, uz ko tā tiecas cilvēka saprāts. Pat tādus sarežģītus jēdzienus un parādības kā Dievs, Kosmoss, Saule, senajiem cilvēkiem izdevās apzīmēt ar vienkāršām ģeometriskām figūrām, pēc tam izveidojot no tām ornamentu. Pirmatnējā māksla ielika pamatus mūsdienīgajai, konceptuālajai mākslai! Cilvēks ir iemācījies vispārināt, stilizēt un ar vienkāršošanas palīdzību sasniegt maksimālu izteiksmīgumu! Tā vienkārša, ģeometriska 3D konstrukcija kļuva par Kosmosa modeli senatnes domātājam.

Bet ne vienmēr šīs konstruktīvās līnijas sakārto un harmonizē telpu, kalpo kā nosacīts rāmis, kas izceļ dabas skaistumu. Dažreiz cilvēka iejaukšanās dabas likumos veido atbaidošas formas. Un tad dziļā zīmējuma palīgkonstruktīvās līnijas izskatās kā salauzti kauli sakropļotā ķermenī, kad dabiskais, pieņemot dīvainas formas, rada šausmas un riebumu. Kontrasts, ko veido skaisti, smalki un apjomīgi izzīmētas daļas un izteiksmīgais, skarbais, stingrais zīmējums, mani satrauc un iedvesmo.

Un kāpnes manās gleznās transformējas par mastiem, stīgām, vantīm, rūpnieciskām konstrukcijām, mehānismu tēliem, atgādinot futūristiskus starus, kas sašķeļ mīkstas, dabiskas formas, caurstrāvo kā radioviļņi vai elektriskās strāvas, taustāmu, dzīvi pulsējošu miesu.
Tajā, manuprāt, slēpjas cilvēka dabas divējādā būtība. Mēs vēlamies būt spontāni un dabiski.  Modes tendences pieprasa “atgriezties pie saviem dabiskajiem pirmsākumiem un instinktiem”.  Bet tieši sarežģītas darbības, kas nav dabiskas, ko nenosaka fizioloģiskā programma, pārveido dzīvnieku par cilvēku un mudina to attīstīties.

Māksla, mūzika, literatūra, mode, dizains, arhitektūra, izsmalcināta virtuve - tie visi ir cilvēka sarežģītā, mentālā smadzeņu darba produkti, nevis ķermeņa primāro fizioloģisko vajadzību apmierināšana, ar kuriem tik prasmīgi spekulē masu patēriņa kultūra. Tai ir bīstams cilvēks, kurš domā un analizē. Un tikai bezkompromisu mākslas spēks spēj cilvēka roku radītās stīgas pārvērst par viņa dvēseles stīgām. Un tad ierastā telpa paplašinās, atverot portālu uz bezgalību.

large_ST_0003_2.webp

medium_ST_0003_2.webp

small_ST_0003_2.webp

thumbnail_ST_0003_2.webp

ST_0003_2.webp

Kāpnes uz debesīm

Eternal human desire for Absolute?! Appeal to God!? Or a lifelong road to destination Eternity? A passage to your true self!? Or an ambitious career ladder!? Or maybe this ‘forward and upward’ is an embodiment of progress and victory of human thought over nature!? Is it a victory, though!?

Nature is always striving for naturalness and asymmetry, giving birth to smoothness of forms so pleasant for human eye. Harmony, golden ratio, natural landscape, these are all links of the same logical chain. Even human face is harmonious due to barely noticeable asymmetry. Recurrence is characteristic for natural lines. Can recurrence be viewed upon as a synonym for infinity? Or rather, it is infinity which is conditioned by the recurrence of all natural processes and their consistent pattern. Whatever happens to each of us, our surroundings, whole country, all mankind, we can be sure that day will follow night and a beautiful sunset will happen again. Even if we cease to exist, another sunset will follow just the same and a dawn after it… 

A human being is just the opposite to that, he is the segment of a straight line, limited by the date of birth and death, a sort of individual system of coordinates on a complex map of Creation. We say that “great people continue to live in their works” or “this man entered history”. Human genius is no longer a line segment, it is a vector, beam, which sets the direction and knows no boundaries. Nikola Tesla set a vector for mankind under the name of ‘electrodynamics’, and then: ‘Enjoy yourselves, people, invent electric cars, set up trusts because perfection knows no limits’. But then, there is no limit to diversity of artistic forms. Geniuses just set vectors, discovering new styles and directions in art. 
How often each of us finds himself in the role of a hero from an absurd computer game, overcoming obstacles and honing skills, scrambling to the very top and on reaching what he thinks is his limit, just enters the following level. And everything starts from scratch, only the rules of the game become more and more sophisticated and ladders steeper and more dangerous. And at the very end when there is no time to change anything and all spare lives have already been spent, we suddenly realize that the aim was absolutely different and heart of the matter is something absolutely different…

Ladder is an infinite vertical crossed by horizontal rungs and each crossing is a cross. Cross as the symbol of Absolute, the point of intersection of horizontal and vertical, the aim and the meaning of human life. And again we come to the commonplace ‘forward and upward’ we started our conversation about the ladder with. 

In a novel popular among business people “Atlas Shrugged” by Ayn Rand I came across one thought, which has captured my imagination for a long time:
‘They say that there's nothing but circular motion in the inanimate universe around us, but the straight line is the badge of man, the straight line of a geometrical abstraction that makes roads, rails and bridges, the straight line that cuts the curving aimlessness of nature by a purposeful motion from a start to an end.’

In this collection contradistinction of ductile forms of living nature to a straightforward framework created by man reaches its apotheosis. It becomes the main meaning of the expressive canvases. I call these living lines a neurography of fine and at times extreme emotional states. Flexible living nature so inclined to asymmetry and improvisation argues with a straight line human mind gravitates to so much. By simple geometric figures an ancient man managed to designate even so complex concepts as God, Cosmos, Sun and then formed them into ornament. Thus primeval art initiated modern conceptual art! Man learned to generalize, stylize and reach utter expressiveness through simplification! Thus a simple geometric 3D structure has become a model of Cosmos for an ancient thinker. 

Yet, it is not always that these structural lines regulate and harmonize space and serve as imaginary frame emphasizing beauty of the nature. Sometimes interference of man into nature’s laws takes ugly forms. Then auxiliary structural lines of a rough drawing shine like a broken bone of a mutilated body: something that is natural takes bizarre forms causing horror and disgust. Contrast created by beautifully, finely and spaciously worked out details and expressive hard drawing excites and inspires me. 

Ladders in my pictures transform into masts, strings, guys, industrial constructions, mechanism prototypes, remind of futuristic rays cutting through soft natural forms, they pierce palpable flesh pulsating with life just like radio waves or electric streams. 

I view this as a core of human nature’s duality. We want to be spontaneous and natural. A fashionable trend demands ‘to go back to our natural basics and instincts’. Yet, it is exactly complex actions which are not natural, not conditioned by physiological program, that turn an animal into a human and encourage his spiritual growth.

Take art, music and literature. Fashion, design, architecture, refined cuisine - they are all products of a complex mental work of a human brain and not just satisfaction of primary physiological needs of a body, mass consumption culture so skillfully speculates on. A person who thinks and analyzes is simply dangerous to such culture. Only an uncompromising powerof art can turn strings created by human hands into strings of a human soul. And then familiar space extends, opening portal into eternity.


Stairway to heaven

Извечное стремление человека к Абсолюту?! Обращение к Богу?! Жизненный путь навстречу с вечностью?! Путь к себе настоящему?! Или амбициозная карьерная лестница?! А может быть это «вперёд и вверх» - олицетворение прогресса, победа человеческой мысли над природой?! Но победа ли?!

Природа всегда стремится к естественности и легкой асимметрии, порождая тем самым приятную человеческому глазу плавность форм. Гармония, золотое сечение, естественный природный ландшафт – всё это звенья одной логической цепи. Даже человеческое лицо гармонично, благодаря едва заметной асимметрии. Природным линиям характерна цикличность. Можно ли считать цикличность синонимом бесконечности? Скорее бесконечность обусловлена цикличностью всех природных процессов и их закономерностью. Что бы не случилось с каждым из нас, нашим окружением, целой страной, всем человечеством, мы можем быть уверены, что на смену ночи придет день, а потом снова будет красивый закат. Даже если нас уже не будет, закат все равно обязательно случится, так же как и рассвет… 

Человек же, напротив, это отрезок прямой линии, ограниченной датой рождения и смерти, своего рода индивидуальная система координат на сложной карте мироздания. Про великих людей мы часто говорим, «он продолжает жить в своих работах» или «этот человек вошёл в историю, обрёл вечность». Человеческий гений – это уже не отрезок, это вектор, луч, он задает направление и не знает границ. Никола Тесла задал человечеству вектор под названием «электродинамика», а дальше развлекайтесь, ребята, изобретайте электромобили, открывайте концерны, нет предела совершенству. Как, впрочем, нет предела и многообразию художественных форм - гении лишь задают вектор, открывая новые стили и направления в искусстве. 

Как часто каждый из нас, словно герой нелепой компьютерной игры, преодолевая препятствия и оттачивая мастерство, карабкается на самый верх, но достигая своего предполагаемого предела, вдруг обнаруживает переход на новый уровень.  И всё начинается заново, только правила игры становятся всё сложнее и изощрённей, а лестницы круче и опаснее. И вот в самом финале, когда времени что-то менять уже нет, все запасные жизни потрачены, мы вдруг понимаем, что цель была совершенно иной и суть совсем в другом…

Лестница – бесконечная вертикаль иссечённая горизонтальными ступенями, каждое пересечение – крест. Крест, как символ Абсолюта, точка пересечения горизонтали и вертикали, цель и смысл человеческой жизни. И снова привычное «вперед и вверх», с которого мы начали наш разговор о лестнице. 

В модном среди людей бизнеса романе «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд я прочла фразу, которая надолго захватила мой мозг: «Считается, что в окружающей нас неживой природе нет ничего, кроме циклического движения, а прямая линия – клеймо человека, прямая линия геометрической абстракции, которая определяет дороги, рельсы, мосты; прямая линия, которая рассекает бесцельные изгибы природы целенаправленным движением от начала к концу».

В этой коллекции достигает своего апофеоза противопоставление пластичной формы живой дикой природы прямолинейному каркасу, созданному человеком. Это становится главным смыслом экспрессивных полотен.  Я называю свои живые линии нейрографией тонких, иногда пограничных, эмоциональных состояний.  Гибкая живая натура, столь склонная к асимметрии и импровизации, спорит с прямой линией, к которой так тяготеет человеческий разум. Даже такие сложные понятия и явления, как Бог, Космос, Солнце древний человек, мы умудряемся обозначать простыми геометрическими фигурами, которые складываются в орнамент. Так первобытное искусство положило начало искусству современному, концептуальному. Человек научился обобщать, стилизовать и достигать максимальной выразительности через упрощение. Так простая геометрическая 3D конструкция стала моделью Космоса для мыслителя древности. 

Далеко не всегда эти конструктивные линии упорядочивают и гармонизируют пространство, служат условной рамой, подчёркивающей красоту природы. Иногда вмешательство человека в законы природы принимает уродливые формы. И тогда вспомогательные конструктивные линии грубого рисунка просматриваются словно сломанная кость в изуродованном теле: естественное, принимая причудливые формы, вызывает ужас и отвращение. Контраст красиво, тонко, объёмно прописанных частей и экспрессивного жёсткого рисунка волнует и вдохновляет меня. 

Лестницы в моих картинах трансформируются в мачты, струны, ванты, индустриальные конструкции, образы механизмов, напоминают футуристические лучи, рассекающие мягкие природные формы, пронизывают, словно радиоволны или электрические потоки, осязаемую, пульсирующую жизнью плоть. 

В этом, на мой взгляд, и заключается двойственная суть человеческой натуры. Мы хотим быть спонтанными, естественными. Как требуют модные тренды, «вернуться к своим природным истокам и инстинктам». Но именно сложные действия, не всегда естественные и обусловленные физиологической программой, превращают животное в человека и побуждают его расти над собой. 
Искусство, музыка, литература, мода, дизайн, архитектура, изысканная кухня – всё это продукты сложной ментальной работы человеческого мозга, а не удовлетворение примарных физиологических потребностей организма, на которых так умело спекулирует культура массового потребления. Человек думающий и анализирующий для этой культуры элементарно опасен. Но только бескомпромиссная сила искусства способна превратить созданные руками человека струны в струны его души. Тогда привычное пространство расширяется, открывая портал в бесконечность.

Лестница в небо

Nodeldētais QR kods. Tīkls. Tīmeklis. Mūsdienīgs ornaments. Perspektīvas. Tunelis. Apjomi. Struktūra. Urbānās mežģīnes. Puzurs. Kristāla režģis. Būris. Koordinātu sistēma. Arhitektūras karkass. Pateicoties šodienas reāliju klātbūtnei, glezna iegūst asu sociālo nokrāsu.
Ornaments ir universāls informācijas nesējs. Gadsimtu gaitā pārmantotie ornamenti bija cilvēka roku darināti.
 QR - kods būtībā ir pirmais datora ģenerētais ornaments cilvēces vēsturē. 
 
Te sasniegts stilizācijas un formas vienkāršošanas apogejs ar maksimālu semantisku noslodzi. Pārsteidzoši, cik ļoti šī ultramodernā ornamenta raksturs izsaka mūsu laikmeta garu un būtību. Ko tas apliecina? Mākslīgā intelekta uzvaru pār cilvēka saprātu?

 Šablona krāsas - absolūti baltā un melnā. Kas gan slēpjas aiz šī trafareta? Tumsas un gaismas cīņa? Vai varbūt leģendārais "Melnais kvadrāts", kas vēl pagājušā gadsimta beigās manifestēja mašinērijas triumfu pār Sauli? Kā zināms, dzīvajā dabā nekas nav absolūts; visas krāsas atrodas nepārtrauktā mijiedarbē, radot bezgalīgi daudz nianšu un toņu.
 
Ornamenta vēsture ir nesaraujami saistīta ar tautas mākslu, amatniecību, nacionālo piederību un tradīciju šī vārda visdziļākajā izpratnē. QR kods ir kā vēsture bez saknēm. Tas ir tik raksturīgi modernitātei, kas tiecas pēc kosmopolītisma! Dzīve bez dziļas emocionālas piesaistes, bez vēsturiskās atmiņas un sekošanas tradīcijām ir vienkārša un ērta.

Šajā kolekcijā iekļautie darbi ir tikpat dinamiski kā pats laikmets, kurā mēs dzīvojam. Izmantojot digitālās tehnoloģijas, esam iegriezuši laika karuseli līdz šim neiedomājamā ātrumā. Steiga un laika trūkums ir mūsdienu cilvēka posts. Vai mēs spēsim palēnināt šā karuseļa gaitu vai izlēkt no tā?
Diez vai…

large_QR_0001_1.webp

medium_QR_0001_1.webp

small_QR_0001_1.webp

thumbnail_QR_0001_1.webp

QR_0001_1.webp

QR‒kods

Notorious QR code. Network. Web. Modern ornament. Perspectives. Tunnel. Volumes. Structure. Urban lace. Puzurs. Crystal lattice. Cage. System of coordinates. Architectural framework. In today’s realities paintings acquires a poignant social connotation. 
Ornament is a universal information carrier. QR code is in fact the first computer generated ornament in the history of mankind.
Through centuries ornament has been the result of handmade creativity of man.

Modern QR code is the acme of form stylization and simplification with the maximal meaningfulness. It is amazing how well the character of this ultramodern ornament conveys the essence and spirit of our time. What is it? Can it be a victory of artificial intelligence over human mind? 
The history of ornament is inextricably related to folk art, nationality, tradition in the deepest meaning of the word. QR code is a story with no roots. And this is so typical of our time, with its tendency for cosmopolitism! A life without deep attachments, historical memory and with no traditions to follow is simple and convenient.

Let us take stereotyped colours, absolutely black and white. What is hidden behind this pattern? Maybe, the battle between darkness and light? Or the legendary Black Square declaring victory of machinery over the Sun already as early as the end of the century before last? As it is well known, nothing is absolute in the living nature and all colours are present there in continual interaction, giving birth to an infinite number of nuances and colour shades. 

The works of this collection are as dynamic as the century we live in. With the help of digital technologies we have accelerated the merry-go-round of times to incredible speeds. To be in a hurry, yet to be late is the plague of modern man. Will we manage to slow down or jump off this time carousel? Hardly…

QR code

Пресловутый QR-код. Сеть. Паутина. Современный орнамент. Перспективы. Туннель. Объёмы. Структура. Урбанистическое кружево. Пузурс. Кристаллическая решетка. Клетка. Система координат. Архитектурный каркас. В современных реалиях тематика картины приобретает острый социальный оттенок. 

Орнамент – это универсальный носитель информации. QR код – это первый в истории человечества орнамент, по сути, генерируемый компьютером. Апогей стилизации и упрощения формы при максимальной смысловой нагрузке. Удивительно, насколько характер этого ультрасовременного орнамента выражает суть и дух нашего времени. Что это? Победа искусственного интеллекта над человеческим разумом? 

История орнамента неразрывно связана с народным творчеством, ручным трудом, национальной принадлежностью, с традицией в самом глубоком понимании этого термина. QR код – это история без корней. И это так свойственно современности, стремящейся к космополитизму! Жизнь без глубоких привязанностей, исторической памяти и следования традиции проста и удобна.  

Шаблонные цвета – абсолютные белый и чёрный. Что кроется за этим трафаретом? Борьба тьмы и света? Или легендарный «Черный квадрат», еще в конце прошлого века манифестирующий победу машинерии над Солнцем? Как известно, в живой природе нет ничего абсолютного, все цвета находятся в непрерывном взаимодействии, порождая бесконечное количество нюансов и оттенков. 
Работы этой коллекции крайне динамичны, как динамичен век, в котором мы живем. Посредством цифровых технологий мы разогнали карусель времени до небывалых скоростей. Спешить и не успевать – бич современного человека. Сможем ли мы затормозить или соскочить с этой временной карусели? Едва ли…

QR-код

Gleznu kompozīcijas pamatu veido ziedu vainags. Tas vienlaikus ir gan pļavas auglīguma, gan visuma simbols, kā arī bezgalības un kustības zīme. Apļa forma ir ideāla. Līdzīgi kā dabas aplis, kas ir nepārtrauktā un dinamiskā kustībā. Vainags ir arī neatņemams Jāņu nakts simbols, kas saistīts ar dabu, tās ritmiem un cikliskumu. Detalizētajam, smalki izstrādātajam pļavas ziedu motīvam, kas veido vainaga pamatni un fonu, ir simboliska nozīme. Tie ir auglības, pēctecības un ražīguma prototipi. Tie ir daļēji caurspīdīgi un veido daudzslāņainu kompozīciju, kas sastāv no sīkām detaļām.

Kompozīcijas centrā, kontrastā ar ziedu un augu plastiski veidoto formu, ir iezīmētas grafiskas puzura kontūras, latviešu saulgriežu kalendārs, krusts un latviskas spēka zīmes. Krusts kā  Absolūtā simbols, horizontāles un vertikāles saskares punkts, dzīve mērķis un jēga.  
Šajā kolekcijā es pirmo reizi tik pašsaprotami un mērķtiecīgi esmu nonākusi pie idejas iezīmēt Latvijas pļavas horizonta līniju vienā punktā, kas rezultātā rada sākuma punktu daudzdimensionālai puzura kompozīcijai. 

Taču šī tēma ir pilnīgi neiespējama bez izpratnes par latviešu tautas kultūras saknēm, tās pagāniskajām tradīcijām, nebeidzamo saikni ar dabas ritmiem un īpašo attieksmi pret saulgriežu svētkiem. Krusts, pārvēršoties par apjomīgu Puzuru, pretstatā plastiskajām ziedu formām, ar precīzi veidotu ģeometrisku karkasu, pamudināja mani uz vēl nebijušu risinājumu. Tieši Puzurs palīdzēja sakārot un sistematizēt manu skatījumu uz šo tēmu. Es esmu nonākusi pie atklājuma, ka, iespējams, mūsu senči savā dabas Visuma apziņā ir bijuši daudz zinošāki un pārāki par mūsdienu cilvēkiem.  

 Četras sezonas, 12 mēneši. Diena un nakts. Saule un augošs mēness. Diena nomaina nakti, melna mežģīne - brīnumains dabas tīkls nomaina balto. Tajā ir izkaisīti rīta rasas pilieni, kas pārtop pērlēs - pašizpausmes un sasniegumu simbolā. Viens no Ziediem simboliski atgādina Baltijas jūras vilni, pērles, kas iegleznotas tajā, līdzinās ūdens šļakatām, kā arī atgādina zvaigžņotas debesis.

Dažas cikla gleznas caurstrāvo neuzkrītošs smilgu motīvs, no kura smalkajiem salmiem ir darināts puzurs. Puzuri, ne tikai Latviešu tradīcijās, ir sakārtota, harmoniska visuma simbols, kas enerģētiski labvēlīgi ietekmē vidi un cilvēku, ar formu un zeltaino krāsu izsaka atdzimstošās gaismas ideju. Puzuri transformē negatīvās emocijas, sakārto domas, veido aizsarglauku, simbolizē saikni ar Dievu. Šie kinētiskie interjera objekti cēlušies no Ziemeļeiropas un plašāk pazīstami kā “himmeli” no Zviedru un Vācu valodas vārda himmel, kas nozīmē debesis.

Vainags, kas ir kompozīcijas pamatā, veidots pēc spektra, jeb varavīksnes principa, atklājot katras no septiņu pamatkrāsu dziļāko būtību, nianses un daudzveidību. Vainaga vidus ir balts. Tā ir balta gaisma, kas caurstrāvo puzuru. Baltais kā visuma pirmsākums, kā pamatu pamats.

Vienā no kolekcijas vainagiem ir ievīti 9 “saules enerģijas” simboli – dzintari. Saules stari izgaismo katru dzintaru, kuros ir sastinguši Latvijas pļavu augi, kas iemantojuši mūžību zeltainajās priežu asarās. Gleznā dzintars sastopams dažādās Latvijai raksturīgās nokrāsās. Daži dzintara gabali ir tik dzelteni kā labības lauki, pļavas puķes vai sviests. Citi ir bišu un medus krāsā. Dzintars var būt arī jūrmalas saulrieta sarkans vai tumīgi brūns kā mājās darīts alus.

Gleznas tapšanas procesu var salīdzināt ar mandalas veidošanu. Tā mērķis ir parādīt dzīves prieku, dabas likumu un tā ritējuma ievērošanu, cieņu pret dabas un visuma cikliem. Atrast Visumu un jēgu katrā zāles stiebrā un smilgas rakstā ir šīs gleznas dziļākā jēga.

large_PU_0004_2.webp

medium_PU_0004_2.webp

small_PU_0004_2.webp

thumbnail_PU_0004_2.webp

PU_0004_2.webp

Puzurs

Floral wreath defines the backbone of composition. It symbolizes fertility of meadows, the Universe and a sign of Infinity and motion at the same time. Round form is ideal. Nature cycle is a continuous and dynamic motion. The wreath is also an indispensable symbol of St. John’s Eve, it is connected with nature and its rhythms and recurrence. 

There is a symbolic meaning to very detailed and meticulously chiseled motives of meadow flowers, which form the basis and background of a wreath. These are prototypes of fertility and continuity. Part of them is transparent and creates multilayered composition, rich in small details.

In the centre of composition in contrast with the pliable background set by flowers and plants, Puzurs’ graphic outlines are inserted as well as Latvian Solstice calendar, signs of strength and cross. Cross as the symbol of Absolute, the point of crossing of the horizontal and vertical, the aim and meaning of human life.

It is in this collection that I for the first time came clearly and convincingly to the idea of reducing the horizon line to one point, with subsequent ‘disclosure’ of the point into multidimensional construction of Puzurs. This is my understanding of dimensional and infinite nature of Cosmos. 

But this subject is unthinkable without understanding of the roots, pagan features of Latvian culture, bonds of Latvian people with rhythms of nature and a special attitude to Summer Solstice Festivals. 

Cross turning into dimensional Puzurs, contrast of pliable floristic forms with strictly organized geometric frame suggested a solution. It was Puzurs itself exactly that helped to array and structure my understanding of the subject. Due to this work I discovered for myself that perhaps an ancient man was much closer to understanding the nature of the Universe, than a modern man.

Four seasons, 12 months. Day and night. The Sun and moon waxing. The day replaces night, the black lace of a wonderful nature chain changes into a white one. Dew drops scattered everywhere turn into pearls – symbol of self-expression and achievements.Оne flower looks like Baltic sea wave and tiny pearls inserted into it are splashing water and starry night at the same time.

Some of the paintings of this cycle are also filled with unobtrusive bent, branchy motif, which exquisite straws interweave into Puzurs. Not only in Latvian tradition this symbol is considered orderly, harmonic symbol of the Universe, which in terms of energy is favourable for environment and human being. With its form and golden colour it reflects the idea of light revival. Puzurs transforms negative emotions, streamlines thoughts, creates protective field and symbolizes connection with God. Kinetic objects of that kind came to us from Northern Europe, where they are commonly known as “himmeli”. In Swedish and German language the word means sky.

The backbone of this composition is a wreath, which is made up according rainbow spectrum principle, opening the deep essence of each of the seven primary colours, all their nuances and diversity. The core of the wreath is white. This is the white colour which permeates meadow. White as a forerunner of all, the foundations of the Universe.

Nine ambers - nine symbols of ‘Solar energies’ are woven into the wreath. The sun rays flash each stone in which Latvian meadow plants stand motionless, having found eternal peace in golden tears of pine trees. The amber in this painting absorbed all hues characteristic for Latvia. Some are yellow like grain fields, field flowers or butter. Others are of bee and honey colours. The amber can be of crimson sunset above the sea and brown like home brewed beer.

Process of painting can be compared to making Indian mandala. Its aim is to show joy of life, compliance with the laws of and rhythms of nature, respect for cycles of the Universe. The profound meaning of the painting is to discover the entire Universe and deep sense in each spear and blade of grass.

Основу композиции этих картин задает цветочный венок. Он символизирует одновременно и плодородие лугов, и Вселенную, и знак бесконечности, движения. Круглая форма - идеальна. Круговорот природы — это непрерывное и динамичное движение. Венок — это и неотъемлемый символ Яновой ночи, он связан с природой, ее ритмами и цикличностью. 

У детализированных, тщательно проработанных мотивов луговых цветов, составляющих основу венка и фон, есть свое символическое значение. Это прототипы плодородия и преемственности. Часть из них прозрачна и создает многослойную композицию, богатую проработанными мелкими деталями.

В центре композиции, на контрасте с заданным цветами и растениями пластичным фоном, вписаны графические контуры Пузурса, латышский календарь солнцеворота, знаки силы и крест. Крест как символ – Абсолюта, точка пересечения горизонтали и вертикали, цели и смысла человеческой жизни. 

В этой коллекции я впервые так явно и убедительно пришла к идее сведения линии горизонта в одну точку, с последующим «раскрытием» этой самой точки в многоплановую конструкцию Пузурса. 

Эта тема невозможна без понимания корней, языческих особенностей латышской культуры, связи латышского народа с природными ритмами и особым отношением к праздникам солнцестояния. 

Крест, превращающийся в объемный Пузурс, контраст пластичных цветочных форм с четко организованным геометрическим каркасом подсказал мне свое решение. Именно Пузурс помог мне упорядочить и структурировать мое понимание темы. А также сделать для себя открытие, что, возможно, древний человек был гораздо ближе к пониманию природы Вселенной, чем человек современный.

Четыре сезона, 12 месяцев. День и ночь. Солнце и растущий месяц. День сменяет ночь, черное кружево чудесной природной цепочки сменяется белым. Разбросанные повсюду капельки росы превращаются в жемчужины — символ самовыражения и достижений. Один из цветов напоминает волну Балтийского моря, а вписанные в нее жемчужинки — это одновременно и брызги воды, и звездное небо.

Некоторые картины цикла также пронизывает неброский мотив метлицы, из тонких стебельков которой сделан Пузурс. Этот символ не только в латышских традициях считается упорядоченным, гармоничным символом Вселенной, который энергетически благоприятно влияет на среду и человека, своей формой и золотистым цветом он отражает идею возрождения света. Пузурс трансформирует негативные эмоции, упорядочивает мысли, создает защитное поле, символизирует связь с Богом. Такие кинетические объекты интерьера пришли к нам из Северной Европы, где широко известны, как “himmeli”. В шведском и немецком языках это слово означает небо.

Основа композиции — венок — составлен по принципу спектра цветов радуги, открывающего глубинную сущность каждой из семи основных красок, все их нюансы и многообразие. Сердцевина венка — белая. Это белый свет, который пронизывает луг. Белый, как предтеча всего, как основа основ.

В один из венков этой коллекции вплетены девять символов «солнечных энергий» - янтари. Солнечные лучи высвечивают каждый камешек, в котором застыли растения латвийских лугов и обрели вечный покой в золотистых слезах сосен. Янтарь этой картины вобрал в себя все характерные для Латвии оттенки. Некоторые из них желтые, как поля зерновых, полевые цветы или масло. Другие — цвета пчел и меда. Янтарь бывает цвета багряного заката над морем и коричневый, как домашнее пиво.

Процесс создания картины можно сравнить с построением традиционной индийской мандалы. Ее цель — показать радость жизни, соблюдение законов и ритмов природы, уважение к циклам Вселенной. Найти целую Вселенную и глубокий смысл в каждом стебельке травы, в каждой былинке — в этом глубинный смысл картины.

Пузурс

Prieka asaras, sajūsmas asaras, cerību asaras, laimes asaras – šajā vietā gribētos likt punktu asociāciju sērijai. Bet dzīve ir dzīve, un tas nozīmē, ka tajā ir arī dziļu skumju asaras, vilšanās asaras, asaras par nepiepildītiem sapņiem ...

Pati emocionālākā un personiskākā no manām kolekcijām. Un, iespējams, ka visabstraktākā. Tajā gandrīz nav nekā, kas savienotu darbu ar reālo lietu pasauli - tikai kailas emocijas, asi pārdzīvojumi un smalki psiholoģiski stāvokļi. Caurspīdīgi glazūras slāņi, līstošas, kustīgas formas, sarežģīti lauzta gaisma un spīdīgas lakotas virsmas rada skatītājam sajūtu, ka viņš skatās uz audeklu caur asarām.

Tieši šajā kolekcijā izteikti saskatāma mana iecienītā uz kontrastiem balstīta glezniecības metode. Vienkāršas, viendabīgas, tīru spektrālo krāsu virsmas izceļ un nodrošina stabilu pamatu gleznainām, puscaurspīdīgām, sarežģītā krāsu un zīmēšanas tehnikā izpildītām detaļām. Caur mehāniskiem, ļoti vienkāršas formas notecējušiem, viendabīgiem krāsas traipiem izgaismojas dzīvas un dinamiskas formas.

Gaisīgais un nemateriālais debesu plašums pēkšņi pārtop lietus straumēs, kas notek pa audeklu. Izbalējuši rozā krāsas zemeņu jogurta plankumi it kā ietriecas virsmā, šķiežot šļakatas pa gleznaino attēlu. Tajā ir kaut kas mežonīgs, nezināms, pat rupjš. Šis paņēmiens burtiski izrauj skatītāju virspusē no viņa sarežģītā ceļojuma savas dvēseles dziļumos.

“Dzīve ir tikai vāze ar ziediem un tase rīta kafijas uz jūsu galda un nekas vairāk, atcerieties to un pārstājiet iedziļināties sevī,” es saku skatītājam. Bieži vien ikdienas dzīve, satraukums un vienkāršas, monotonas darbības var atgriezt dzīvē cilvēku, kurš piedzīvojis dziļu emocionālu satricinājumu.

Dažreiz es notīru attēla daļas, formas it kā izplūst, atkailinot nervu galus - audekla balto, raupjo virsmu. Šķiet, ka darbs izgaismojas no iekšpuses un pulsē kā asinis plakstiņos pēc ilgas un stipras raudāšanas.

Dažreiz manās gleznās iezogas man raksturīgais patētiskums un rituālisms. Un tad tas ir pavisam cits stāsts no senatnes - par apraudātāju-sieviešu kori, kas izpilda sēru maršu, dievietes Izīdas izmisuma asaras, sērojot par Ozīrisu vai dziļas skumjas par manas tautas grūto likteni.
Un tomēr katru reizi, kad sāku jaunu gleznu šajā ciklā, es sev saku: “Lai tās būtu prieka asaras!”

large_TE_0002_1.webp

medium_TE_0002_1.webp

small_TE_0002_1.webp

thumbnail_TE_0002_1.webp

TE_0002_1.webp

Asaras 

There are tears of joy, tears of delight, tears of hope, tears of happiness, and it is better to finish associative array at this point. But life is life, which means there are also tears of deep sorrow, tears of disappointment and tears of unfulfilled dreams…

This is the most emotional and personal of my collections. And, perhaps, the most abstract. It has almost nothing that could connect it with a tangible world, just a bare emotion, acute experience and subtle psychological states. Transparent layers of glaze, fluid moving forms, split complex colour and shiny lacquered surfaces create a sensation of looking at the canvas through tears.

It is exactly in this collection that my favourite technique of pictorial contradistinctions shows itself quite distinctly. Plain, homogeneous surfaces of pure spectral colour emphasize and establish a stable base for pictorial, semitransparent technique details complex in terms of colour and painting technique. A live and dynamic forms shine through very simply shaped mechanistic smudges of subdued colour.
Airy and intangible space of the sky suddenly overflows into rain smudges pouring down the canvas. Whitened pink paint seems to cut into surface in the shape of strawberry yogurt stains – spray flies all over pictorial image. There is something barbarous, ignorant and even rude. This device seems to return viewer from a difficult journey into the depth of his soul back to the surface. 

‘Life is just a vase with flowers and a cup of morning coffee on your table and nothing more, remember this and stop self-scrutiny’, - this is what I am telling viewer. It is nothing but daily routine, daily fuss and simple monotonous actions that can bring back to life a person who got over a deep emotional shock. 

Sometimes I wash out parts of the image while all forms appear to dissolve, baring naked nerves – a rough white canvas surface. The work seems to shine from within and throbs like blood throbs in temples after sobbing. 

Pathetic and rituality are peculiar to me and sometimes they penetrate my paintings. And then it becomes something quite different, a tale from deep antiquity about a choir of bareheaded women criers, performing mourning anthem, desperate tears of goddess Isis, mourning Osiris or deep sorrow about the hard fate of one’s people.

Yet, each time I start a new painting for that cycle, I am telling myself: ‘Let them be the tears of joy!’

Tears

Слёзы радости, слёзы восторга, слёзы надежды, слёзы счастья - на этом ассоциативный ряд хотелось бы закончить. Но жизнь остается жизнью, а значит, есть и слёзы глубокой скорби, слёзы разочарования, слёзы по несбывшимся мечтам…

Самая эмоциональная и личностная из моих коллекций. И, пожалуй, самая абстрактная. В ней нет почти ничего, что связывало бы работу с осязаемым миром вещей - только обнажённая эмоция, острое переживание и тонкие психологические состояния. Прозрачные слои лессировок, текучие подвижные формы, сложный ломаный цвет и блестящие лакированные поверхности создают у зрителя ощущение, что он смотрит на полотно сквозь слёзы.

Мой любимый метод живописного противопоставления очень явно работает именно в этой коллекции. Простые однородные поверхности чистого спектрального цвета подчеркивают и задают стабильную основу для живописных, полупрозрачных, сложных по цвету и технике написания деталей. Сквозь механистичные, очень простые по форме пятна-подтёки глухой краски просвечиваются живые и динамичные формы. 

Воздушное и неосязаемое пространство неба вдруг изливается в дождевые подтеки, стекающие по холсту. Забеленная розовая краска пятнами клубничного йогурта как будто врезается в поверхность - брызги летят по живописному изображению. В этом есть что-то варварское, невежественное, даже грубое. Приём словно возвращает зрителя из сложного путешествия в глубины своей души на поверхность. 

«Жизнь – это просто ваза с цветами и чашка утреннего кофе на твоём столе и ничего более, помни об этом и перестань копаться в себе», - говорю я зрителю. Часто именно повседневность, бытовая суета и простые монотонные действия могут вернуть к жизни человека, пережившего глубокое  эмоциональное потрясение. 

Иногда я вымываю части изображения, формы как будто растворяются, обнажая голые нервы - белую шероховатую поверхность холста. Работа словно светится изнутри и пульсирует как кровь в висках после сильных рыданий. 

Иногда в мои картины проникает свойственная мне патетика и ритуальность. И тогда это совсем уже другая история из глубокой древности - о хоре простоволосых женщин-плакальщиц, исполняющих траурный гимн, слезах отчаяния богини Изиды, горюющей по Осирису, или глубокой скорби по нелёгкой судьбе своего народа.

И все же каждый раз, начиная новую картину из этого цикла, я говорю себе: «Пусть это будут слёзы радости!»   

Слёзы

Ziedošs granātkoka auglis manā uztverē ir ļoti spēcīgs simbols. Tas ir auglības, dzimtas turpināšanas, Saules, kustības un dabas ritmu likumsakarību simbols, kā arī tas rada tiešas asociācijas ar manai daiļradei ļoti nozīmīgām personībām - režisoru un mākslinieku Sergeju Paradžanovu (atsaucam atmiņā viņa leģendāro filmu “Granāta krāsa”) un dzejnieku Sayat-Nova.

Man patīk vārdu spēles un nozīmes krievu valodā: zieds (цвет) kā ziedēšana, bioloģiskā fāze pirms augļa nogatavošanās un krāsa (цвет) kā fenomens, radīts no gaismas. Tāpat arī vārds auglis ir apjomīgs un simbolisks - domu auglis, cilvēka auglis, jauns sākums...

Granātābolu krāsa ir daudzveidīga un bezgalīga: kraplaks, karmīns, sarkans kadmijs, purpursarkanā, rozā, dažreiz pat okers ar tumši sarkanu pieskaņu, bet citreiz spilgti sarkans ar oranžu nokrāsu ... Asins krāsa, dzīves krāsa, rubīna krāsa. Mīlestības krāsa.

Savos darbos cenšos pieturēties pie ritmiskas sistēmas kompozīcijas uzbūvē un  ornamentalitātes, kas būtībā ir ritma vizuāla interpretācija. Mana glezniecība pēc savas formas rezonē ar mūziku un dzeju. Mani iedvesmas avoti ir viduslaiku Armēņu trubadūra dzeja un kaislīgā, kontrastu un patosa pārpilnā ievērojamā komponista Arno Babadžanjana mūzika, kuru es cenšos atainot uz audekla.

Dažreiz skaidri, dažreiz tikai netieši manos darbos parādās krusta tēma. Dažreiz tas ir tautisks motīvs, unikāls ziedošs krusts - armēņu Hačkars. Pēc vizuālās formas un  jēgpilnās nozīmes man tas ir nesaraujami saistīts ar ziedošu granātkoku. Bet parasti pieturos pie vispārināšanas un stilizācijas, bez nacionālām un reliģiskām nokrāsām. Krusts kā Absolūtā simbols, horizontāles un vertikāles krustojums, cilvēka dzīves mērķis un jēga.


large_PB_0016_3.webp

medium_PB_0016_3.webp

small_PB_0016_3.webp

thumbnail_PB_0016_3.webp

PB_0016_3.webp

Ziedošs granāts 

Плод граната в цвету для меня очень сильный символ. Это образ плодородия, продолжения рода, Солнца, движения, закономерностей природных ритмов и прямая ассоциация с очень значимыми для моего творчества личностями — режиссером и художником Сергеем Параджановым (вспомним его легендарный фильм «Цвет граната») и поэтом Саят-Нова.

Мне нравится игра слов и значений в русском языке: цвет в понимании цветения, биологической фазы перед созреванием плода и цвет как феномен, порожденный светом. Слово плод для меня также ёмко и символично – плод мысли, человеческий плод, новое начало...

Цвет Граната многолик и бесконечен: краплак, кармин, красный кадмий, пурпурный, розовый, иногда даже охра с багряным вкраплением, а иногда - ярко-алый с оранжевым оттенком… Цвет крови, цвет жизни, цвет рубина. Цвет Любви.

В своих работах я придерживаюсь ритмической системы построения композиции, орнаментальности, которая по сути и есть визуальная интерпретация ритма.  Моя живопись по форме перекликается с музыкой и поэзией. Мои источники вдохновения - средневековая поэзия ашуга (армянский трубадур) и страстная полная контрастов и пафоса музыка великого композитора Арно Бабаджаняна, которую пытаюсь положить на холст.

Иногда явно, иногда лишь опосредованно в моих работах возникает тема креста. Иногда это народный мотив, уникальный цветущий крест - армянский Хачкар. По своей визуальной форме и смысловой нагрузке он для меня неразрывно связан с гранатовым древом в цвету. Но чаще я прибегаю к обобщению и стилизации, без национальной и тем более религиозной окраски. Крест как символ Абсолюта, точка пересечения горизонтали и вертикали, цель и смысл человеческой жизни.

Гранат в цвету

Pomegranate fruit in bloom is a very powerful symbol. This is the image of fertility and procreation, the Sun, movement, consistent patterns of natural rhythms. It has for me direct associations with personalities who are so significant for my creative works, Sergei Paradjanov who is a film director and an artist (let us remember his legendary film ‘The Pomegranate Colour’) and poet Sayat Nova. 

I like play of words and meanings in the Russian language: blossom as bloom, biological phase before ripening of the fruit and bloom as a colour, generated by light. The word fruit is also capacious and symbolic – fruit of thought, human fetus, new beginning...

The Bloom of Pomegranate is many-faced and infinite: lake, carmine, red cadmium, purple, pink, sometimes even ocher with crimson blotch and sometimes bright scarlet with an orange hue… This is the colour of blood, the colour of life, the colour of ruby. The colour of Love.

In my works I follow a rhythmic system of composition building, ornamentality, which in its essence is a visual interpretation of rhythm.  In terms of form my paintings have something in common with music and poetry. My sources of inspiration are medieval poetry of Asik (Armenian troubadour) and music of the great composer Arno Babajanyan, so passionate and full of contrasts, which I attempt to put onto canvas.

The theme of Cross emerges in my works sometimes visibly, sometimes just indirectly. At times it is a folk motive, unique Cross in bloom - Armenian Khachkar. By its visual shape and semantic meaning it is inextricably linked with pomegranate tree in blossom. Yet, more often I resort to generalization and stylization without national and even more so without religious allusions. Cross as the symbol of Absolute, the point of crossing of the horizontal and vertical, the aim and meaning of human life.

Pomegranate blossom

Dzīvības cikla turpinājums un atjaunošanās. Auglība. Jaunas dzīvības rašanās. Priekšnojauta un cerības. Cikls. Dabas likumi un Visums kopumā. Visu dzīvo organismu tiekšanās pēc savas dzimtas turpinājuma. Atdzimšana. Formu un parādību metamorfozes. Katrs no šiem jēdzieniem atsevišķi ir ietilpīgs un jēgpilns.

Šī kolekcija ir slavas dziesma dzīvībai, skaistumam, sievišķībai, kas nav iespējama bez vīrišķības. Audekli ir piesātināti ar jutekliskumu dažādās tā izpausmēs. Dažreiz tā ir aizraušanās, kas robežojas ar agresiju, dažreiz tas ir maigums un pietāte. Erotiski motīvi savijas ar filozofiskiem meklējumiem, “saldi” darbi kontrastē ar pārdomātiem un jēgpilniem akcentiem, kas pārdzīvoti personīgajā pieredzē, ne tikai  mākslinieciskajā, bet arī dzīves pieredzē. 

Galvenais kolekcijas simbols, neapšaubāmi, ir Saule – virzītājspēks, dzīvības enerģijas avots. Visiem darbiem raksturīga dinamika un kustīga kompozīcija. 

Iņ un jaņ, sievišķā un vīrišķā pirmsākuma mijiedarbība ir aktuāla šī cikla darbu tēma. Pretstatu spēle, kurā apzināti un mērķtiecīgi izmantotas kontrastējošas mākslinieciskās metodes: aukstais - siltais, ēna - gaisma, faktūra - gluda audekla virsma, skaidra, dzidra krāsa - blāvi pelēks fons, pastozs triepiens ​​- caurspīdīgs lazējums, detaļas un ilustratīvums - monumentalas un stilizētas formas.

Bez ēnas mēs nekad nevarētu iepazīt gaismas prieku. Bez baltas gaismas (pilnīgs krāsas trūkums) mēs neuzzinātu neko par krāsas varavīksni. Bez tumsas mēs neiepazītu gaismu. Radošums kļūst par mākslu, kad tajā rodas konflikti un spriedze. Šeit ataust atmiņā Mihaila Bulgakova “Meistara un Margaritas” simboli un tēli. Iztēles radītājs - mākslinieks dzīvo savā iekšējā ellē un paradīzē, patstāvīgi izlemjot, kam dot priekšroku un dziedāt cildinošu odu!


large_FE_0004_10.webp

medium_FE_0004_10.webp

small_FE_0004_10.webp

thumbnail_FE_0004_10.webp

FE_0004_10.webp

Auglība

Ability to procreate and regenerate. Fertility. Birth of a new life. Anticipation and expectation. A cycle. The laws of nature and of the entire Creation. Desire of all living organisms to propagate life. Rebirth. Metamorphoses of forms and phenomena. Each of these notions in itself is capacious and so full of meanings that commas seem to be out of place.

This collection is a hymn to life, beauty, femininity, the latter being impossible without masculinity. The canvases are saturated with sensuality in various guises, sometimes it is a passion bordering on aggression, sometimes tenderness and awe. Erotic motives are interlaced with philosophical pursuits, ‘sweet’ works contrast with deep and meaningful ones, sometimes suffered through one’s own experience which may not be just artistic but could stem from life itself.  

The main symbol of the collection is of course the Sun, driving force, the source of life’s energy. Dynamics and moving composition are inherent in all works.

Yin-Yang, interaction of feminine and masculine principles is a very important subject of my works belonging to this cycle. The play of contrasts, including deliberate use of artistic techniques of contradistinctions, when cold is opposed to warm, shade to light, textured canvas surface to a smooth one, clear sonorous sound to a muffled grey in the background, a pasty brush stroke to a transparent glaze, dark to light, minuteness and explicitness to blurred and stylized shapes. 

Without shadow we would never be able to know the joy of light. Without white colour (a complete absence of colour) we would know nothing about the rainbow of colour. Without darkness we would not find out the light. Creativity becomes art when a conflict and tension arise within it. Here the memory serves symbols and images from Mikhail Bulgakov’s “The Master and Margarita”. The artist, creator of imagination lives by his own inner Heaven and Hell, deciding on his own whom to give primacy and sing laudatory ode to!

Fertility

Способность к продолжению и регенерации.  Плодородие. Рождение новой жизни. Предвкушение и ожидание. Цикл. Законы природы и мироздания в целом. Стремление всех живых организмов к продолжению жизни. Перерождение.  Метаморфозы форм и явлений. Каждое из этих понятий само по себе ёмко и наполнено смыслом - запятые были бы просто неуместны.

Эта коллекция - гимн жизни, красоте, женственности, которая невозможна без мужественности. Полотна пропитаны чувственностью в разных ее ипостасях, иногда это страсть, граничащая с агрессией, иногда это нежность и трепет.  Эротические мотивы переплетаются с философским поиском, «сладкие» работы контрастируют с глубокими и осмысленными, иногда выстраданными собственным опытом - не только художественным, но и жизненным. 

Главный символ коллекции, конечно, Солнце - движущая сила, источник жизненной энергии. Всем работам характерна динамика, подвижная композиция.

Инь-ян, взаимодействие женского и мужского начал – важная тема моих работ этого цикла. Игра контрастов, в том числе в осознанном использовании художественных методов противопоставления:  холодного - теплому, тени - свету, фактуры - гладкой поверхности холста, звонкого чистого цвета - глухому серому фону, пастозного маска - прозрачной лессировке,  детализации и иллюстративности — размытым и стилизованным формам. 

Без тени мы никогда не смогли бы познать радость света. Без белого света (полное отсутствие цвета) мы бы ничего не узнали о радуге цвета. Без тьмы мы не знали бы света. Творчество становится искусством, когда в нем возникает конфликт и напряжение. И тут память рождает символы и образы «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. Творец воображения художник живет своим внутренним адом и раем, решая самостоятельно, кому отдать пальму первенства и спеть хвалебную оду!

Фертильность

Pati “svaigākā” kolekcija. Patiesa. Atklāta. Jauneklīgi dumpinieciska.  Un, viennozīmīgi, visornamentālākā. 
Šajos darbos raksts kļūst par pašmērķi un galveno māksliniecisko metodi. Tiešā un vienkāršā veidā apvienoju divas ornamentu sistēmas: galvenā fona rakstu un māksliniecisko ritmu, ko nosaka priekšmetu izvietojums uz rituālā galda. Es it kā uzlieku dažādus diapozitīvu kadrus vienu uz otra, sajaucu tos, izveidojot citu metafizisko realitāti.

Tradicionālais objektu izvietojuma princips klusajā dabā piekāpjas gleznainai nošu burtnīcai. Šķiet, ka audekla plakne ir ieskicēta ar regulārām, paralēlām līnijām, uz kurām es uzveru dekoratīvus priekšmetus - simbolus. Dažreiz es apzināti atstāju šīs palīglīnijas, it kā atgriežot skatītāju sākotnējā attēla skicēšanas stadijā, padarot viņu par netiešu līdzdalībnieku savas kompozīcijas meklējumos un izceļot savu gleznu ornamentālo struktūru.

Ornaments - viens no galvenajiem manas iedvesmas avotiem. Ar smalku līniju tas caurvij visus manus darbus, kā universāls informācijas nesējs, kā manas iemīļotās mūzikas vizuāls atveidojums. Vienlaikus vienkāršība un vienlaikus kosmoss. Ornamentos ir kaut kas maģisks, tajos ir šifrēta visu laiku kultūras bāze, visas cilvēka fundamentālās vērtības. Ornaments ir sava veida tilts no pagātnes uz tagadni.
Bieži vien audekla vietā izmantoju gatavu krāsainu, apdrukātu audumu, tad kontrasts starp mehānistisko, regulāro rūpnīcas rakstu un ar roku darinātu ornamentu ir redzams īpaši spilgti, radot spriedzi un daudzslāņainību.

Dažreiz apzināti izvēlos centrālo kompozīciju, sadalot audeklu vienādos segmentos, tad mans māksliniecisko tēlu persiešu paklājs tiek transformēts par mandalu, kas skatītājam dod iespēju abstrahēties no ikdienas kņadas, atrast būtību un nozīmi vienkāršumā un ikdienišķajā - tad svētku galds pārvēršas par rituāla galdu. Dažreiz tas ir “upurtrauks”, kur svētsvinīgu trīsu apogejā, viss tiek likts uz altāra, baudas, mīlestības un laimes vārdā...

Bieži gleznoju savas darbus uz palagiem, veciem galdautiem, izšūtiem audumiem. "Mālēšana" uz šādiem audekliem ir īpaši patīkama un intīma, tas rada īpašas attiecības ar savu radīto darbu. Palags ir gan cilvēka eksistences simbols, gan intīms sadzīves priekšmets. Jaundzimušais tiek ietīts palagā, miega un mīlestības noslēpums arī notiek uz palagiem, asociāciju virkni  noslēdz rituālu palags – līķauts, kurā Austrumos tiek ietīts mirušā ķermenis. 

Galda virsmai manā skatījumā ir īpaša sakrāla nozīme. Galdiem, gan altāra  gan svētku, ir kaut kas kopīgs: svētki kļūst par rituālu un rituāls pārvēršas par krāšņiem svētkiem. Tas ir gan bagātīgais Niko Pirosmani kaukāziešu galds, gan noslēpumainais Leonardo da Vinči pēdējais vakarēdiens, gan vienkāršs mūsdienu daudzdzīvokļu mājas virtuves galds, kas ap sevi sapulcina visu ģimeni. Bieži vien manās gleznās Vērša nocirstā galva rotā altāra galdu vai kļūst par galveno krāšņo svētku dalībnieku. Šajā kontekstā Vērsis manās gleznās atspoguļo uzvaru pār cilvēka dzīvniecisko būtību un dzīvību caur nāvi. 

Bet kolekcijas galvenais simbols, protams, izaicinoši košais Arbūzs-Lotoss! Tas ir kļuvusi ne tikai par manu logotipu, bet arī par atpazīstamāko manu darbu tēlu. Beznosacījumu un tik ļoti iemīļotā kontrastu spēle vispilnīgāk atklāj savu jēgpilno, dekoratīvo un māksliniecisko slodzi šajā vienkāršajā "auglī".

Pirmā asociācija, protams, ir vasara, svētki, prieks. Bet esiet piesardzīgi, iekožoties sārtajā miesā, kas sniedz gaidīto atvēsinājumu tveicīgā vasaras dienā! Arbūzs - tā nav nejaušība! 

Atcerieties vectētiņu  Zigmundu Freidu un Nobuyoshi Araki “Geišu ar arbūzu”. Gludā, zaļā virsma, kas atgādina militāro kamuflāžas aizsargmaskējumu, šķiet neiekarojama. Bet, atveroties kā lotosa ziedam, brīnum- oga atkailina savu maigo un sulīgo, viegli ievainojamo rozā būtību. Melnās sēkliņas veido dīvainu, akurātu rakstu uz augļa spilgtā fona un izkaisās pa rituālo galdu virsmām, atgādinot neuzmanīgas, steidzīgas vai neveiklas svētku dalībnieku pēdas. 

Man patīk apvienot šķietami nesavienojamas lietas un pārpildīt audeklu ar kliedzošiem dekoratīviem elementiem, balansējot starp kiču un konceptuālo mākslu. Izteikt daudz caur vienkāršo, ierasto un saskatīt vareno ikdienišķajā! Darbi ir emocionāli piesātināti, pat varētu teikt - eksaltēti, neskatoties uz bezgaumīgo detaļu un dekoratīvo, dažkārt pat pārāk saldo, elementu pārbagātību.

“Cik grūti atrast pāri”, “Bingo”, “Spirit of Adventures”, “Barby”. Dažos darbos es apzināti, caur jautriem gleznu nosaukumiem, pieļauju pašironiju, dažreiz pat sarkasmu, tādējādi novēršot un anulējot izsmalcināta oponenta pretenzijas par multfilmu koloristiku, kiču un “saldajām” tēmām. Skatītājs saprot, ka mākslinieks jau sākotnēji ar humoru ir atspēkojis viņa pārmetumus un ir gatavs atklātam dialogam.

Īpaši vērtīgu šo kolekciju padara tas, ka tā ir pirmā. Šajos darbos nav man raksturīgās smalkās detaļu izstrādes, tieksmes uz sarežģītām niansēm, krāsu dziļuma un formu plastiskuma. Bet ir bezkompromisu godīgums un absolūta mākslinieka apsēstība, kas pareizināta ar jaunības maksimālismu. Šajos darbos nav nekā no salona un vēlmes iepatikties sabiedrībai. Daži tieši šīs kolekcijas darbi tiek apzināti izstādīti ķēdēs, uzsverot romantisko, brutālo un reizēm dumpīgo autora garu. Ķēde gan ierobežo, gan  izrotā.

Šīs tēmas reinkarnācija ir sāpīga un vienlaikus interesanta. Tā ir kā memuāru rakstīšana. Paša mākslinieciskās biogrāfijas retrospekcija - tramplīns jaunām "Kāpnēm uz debesīm".

large_WA_0012_37.webp

medium_WA_0012_37.webp

small_WA_0012_37.webp

thumbnail_WA_0012_37.webp

WA_0012_37.webp

Arbūzi

Самая свежая коллекция. Искренняя. Откровенная. По-юношески бунтарская. И, безусловно, самая орнаментальная.

В этих работах узор становится самоцелью и основным  художественным методом. Прямолинейно и незатейливо совмещаю две системы орнамента:  узор основного фона и художественный ритм, который задается расположением предметов на ритуальном столе. Словно накладываю друг на друга разные кадры диафильма, смещаю их, создавая другую метафизическую реальность. 

Традиционный принцип расположения предметов в натюрморте уступает место живописной нотной тетради. Плоскость холста словно расчерчена регулярными параллельными линиями, на которые нанизываю декоративные предметы – символы.  Иногда намеренно оставляю эти вспомогательные линии, как бы возвращая зрителя к первоначальной стадии наброска картины, делая его непосредственным соучастником своего композиционного поиска и подчёркивая орнаментальную структуру своих полотен.  
Орнамент - один из главных источников моего вдохновения. Он проходит сквозной линией через все мои работы, как универсальный носитель информации, как визуальное воплощение любимой мною музыки. Простота и космос одновременно. В орнаментах есть нечто магическое, в них зашифрована культурная база всех времен, всех фундаментальных человеческих ценностей. Орнамент - это своеобразный мостик из прошлого в настоящее.

Часто вместо холста использую готовую красочную набивную ткань, тогда контраст между механистичным регулярным фабричным узором и рукотворным орнаментом чувствуется особенно остро, создавая напряжение и многоплановость. Иногда намеренно выбираю центральную композицию, разбивая холст на равные сегменты, тогда  персидский ковёр моих художественных образов трансформируются в мандалу, дающую зрителю возможность абстрагироваться от повседневной суеты, найти суть и смысл в простом и повседневном - тогда праздничный стол превращается в ритуальный. Иногда это «жертвенник», где в апогее священного трепета на алтарь брошено все во имя наслаждения, любви, счастья...

Часто пишу свои картины на простынях, старых скатертях, вышитых тканях. «Живописничать» на таких полотнах особенно уютно и интимно, это создаёт особое отношение со своим творением. Простынь – это одновременно и символ человеческого бытия, и интимный бытовой предмет. Новорожденного заворачивают в простынь, таинство сна и любви также случается на простынях, ассоциативный ряд завершает ритуальная простынь - саван, в который на Востоке заворачивают тело умершего. 

Плоскость стола имеет для меня особое сакральное значение. Столы, алтарный и праздничный, перекликаются: пир становится ритуалом, а ритуал превращается в пышное торжество. Это и щедрый кавказский стол Нико Пиросмани, и Тайная вечеря Леонардо да Винчи, и простой современный кухонный стол многоквартирного дома, у которого собирается семья. Нередко в моих картинах отрезанная голова Быка украшает алтарный стол или становится главным участником пышного пира. В данном контексте Бык в моих картинах олицетворяет победу над звериной природой человека и жизнь, прошедшую через смерть.

Но главный символ коллекции, конечно, вызывающе яркий Арбуз-Лотос! Ставший не только фирменным знаком, но и самым узнаваемым образом моего творчества. Безусловная и столь любимая игра контрастов наиболее полно раскрывает свою смысловую, декоративную и художественную нагрузку именно в этом незатейливом «фрукте». 

Первая ассоциация - это, конечно, лето, праздник, радость. Но будьте внимательны, впиваясь в алую мякоть, которая дарит долгожданную прохладу в знойный летний день! Арбуз – это не случайно! Вспомните про дядюшку Зигмунда Фрейда и «Гейшу с арбузом» Нобуёси Араки. Гладкая зелёная поверхность, напоминающая защитный военный камуфляж, кажется неприступной. Но раскрываясь цветком лотоса, чудо-ягода обнажает свою нежную и сочную, легко уязвимую розовую суть. Черные семечки складываются в причудливый аккуратный узор на ярком фоне плода и разлетаются по поверхностям ритуальных столов, словно следы небрежных, торопливых или невежественных участников пира. 

Мне нравится соединять, казалось бы, несоединимые вещи, переполнять работу кричащими декоративными элементами, балансируя между кичем и концептуальным искусством. Выразить многое через простое и обыденное, найти великое в повседневном! Работы эмоционально насыщены, в некоторой мере даже экзальтированы, несмотря на переполненность кричащими деталями  и декоративными, иногда даже чрезмерно слащавыми элементами. 

«Как сложно найти пару», “Bingo”, “Spirit of Adventures”, “Barby”. В некоторых работах я намеренно, в том числе через шутливое название картины допускаю самоиронию, иногда даже сарказм, тем самым предупреждая и обнуляя претензии искушенного оппонента к мультяшной колористике, кичу и «сладким» темам. Зритель понимает, что художник уже заранее с юмором обыграл его упреки, и идет на открытый диалог. 

Особенно ценной и неповторимой эту коллекцию делает то, что она - первая.  В этих работах ещё нет свойственной мне тонкой проработки деталей, склонности к сложным нюансам, глубины цвета и пластичности форм. Но есть бескомпромиссная честность и абсолютная одержимость художника, помноженная на юношеский максимализм. В этих работах нет ничего от салона и желания нравиться публике. Некоторые работы именно этой коллекции осознано экспонируются на цепях, подчёркивая романтический, брутальный, а иногда и бунтарский дух автора. Цепь ограничивает и украшает. 

Реинкарнация этой темы болезненна и интересна одновременно. Она подобна написанию мемуаров. Ретроспекция собственной творческой биографии -  трамплин для новой «Лестницы в небо».   

Арбузы

The freshest collection, it is sincere, frank, youthfully rebellious and without doubts the most ornamental.

In these works a pattern becomes an end in itself and the main artistic technique. Forthrightly and unpretentiously I combine two systems of ornament, the pattern of the main background and artistic rhythm which is set by location of things on the altar table. As if I superimpose different film-strips I displace them, creating another metaphysical reality. Traditional principle of arranging items in still life gives way to picturesque music notebook. The plane of canvas seems to be drawn by regular parallel lines and I string on them decorative items-symbols. Sometimes I deliberately leave these auxiliary lines as if returning the viewer back to the very first stage of picture sketch thus making him an immediate participator of my compositional search and stressing ornamental structure of my canvases.  

Ornament is one of my main sources of inspiration. It is to be found as a keynote piercing through all my works as some universal carrier of information, as visual incarnation of music that I love. It is both simplicity and cosmos at the same time. There is something magic in ornaments, they seem to carry encrypted cultural data base of all times, all fundamental human values. Ornament is a peculiar bridge from past into present.

Quite often instead of canvas I use colorful readymade printed fabric and then the contrast between a mechanistic regular factory pattern and a handmade ornament feels especially keenly creating tension and versatility. Sometimes I deliberately take out central composition, dividing canvas into equal segments, then Persian rug of my artistic images transforms into mandala, giving the viewer a chance to ignore everyday fuss, to find essence and meaning in something simple and routine. Then the festive table turns into a ritual one. At times it is a «sacrificial stone», where at the peak of holy awe everything is thrown to in the name of delight, love and happiness...

I often paint my pictures on bed sheets, old table cloths and embroidered fabric. It is especially cozy and intimate to ‘picture forth’ on such canvases as it creates specific relationship with one’s own creation. Bed sheet is both a symbol of human existence and an intimate everyday thing at the same time. Newborn is wrapped in a sheet, the sacrament of dream and love also takes place on a sheet and associative array is completed by ritual sheet – shroud in which a dead body is wrapped in the East. 

Table plane has a special sacral meaning for me. The two tables, altar and festive one, echo each other, the feast becomes a ritual and the ritual turns into a magnificent celebration. This is both a generous Niko Pirosmani’s stye Caucasian treat and the Last Supper by Da Vinci and a plain modern kitchen table in apartment house around which family gathers. Quite often a severed head of the Bull in my paintings graces the altar table or becomes the main element of a magnificent feast. In this context the Bull in my paintings personifies victory over an animal nature of a human and life that has come through death.

But the main symbol of collection is of course a defiantly bright Watermelon-Lotus! It became not only logo but also the most familiar image of my oeuvre. Absolute and deeply loved play of contrasts most fully reveals its semantic, decorative and artistic component exactly in this unpretentious ‘fruit’. 

The first association is of course summer, fest and joy. But take care biting into a scarlet watermelon pulp, which gives long awaited cool on a sultry summer day! Watermelon is no coincidence! Shall we remember uncle Sigmund Freud and ‘Geisha With Watermelon’ by Nobuyoshi Araki. Smooth green surface seems like a protective military camouflage and appears unapproachable. But opening as a lotus flower wonder berry bares its tender and succulent, easily vulnerable pink essence. Black seeds make a neat pattern against the bright background of the fruit and scatter across ritual tables surfaces just like traces of careless, hasty or ignorant feast participators. 

I like to combine seemingly unconnectable things, overfill the work with screaming decorative elements, balancing between kitsch and conceptual art. To express much through simple and routine, to find great in casual! The works are emotionally saturated, even exalted to an extent, despite being overcrowded with screaming details and decorative – at times even overly sugary elements. 

“How difficult it is to find a mate”, “Bingo”, “Spirit of Adventures”, “Barbie”. In some of my paintings I deliberately allow myself - through a jocular title of the painting too – self-irony, even sarcasm at times, thus anticipating and nullifying disagreements of a sophisticated opponent with cartoon coloristic, kitsch and ‘sugary’ themes. Viewer understands that artist had humorously beaten his reproaches beforehand and accepts an open dialogue.

The collection is all the more valuable and inimitable because it is the first one. These works yet lack fine elaboration of details so characteristic for me, tendency to complex nuances, the depth of colour and ductility of forms. On the other hand there is an uncompromising honesty and absolute obsession of an artist multiplied by youthful maximalism. In these works you will find nothing of salons and desire to be liked by the public. Some works of exactly this collection are deliberately exhibited on chains, stressing romantic, brutal and at times rebellious spirit of the author. The chain restricts and decorates. 

Reincarnation of this theme is both painful and interesting at the same time. It reminds writing memoirs. Retrospection of one’s own creative biography is a spring board for a new ‘Stairway To Heaven’. 

Watermelons

Kustība. Dinamika. Mērķa sasniegšana. Konfrontācija. Radīšana. Pārvarēšana. Tiekšanās. Vara. Vīrišķā sākuma un auglības iemiesojums. Dabas reproduktīvais spēks.

Manā uztverē Vērsis ir spēcīgs un piepildīts simbols, kam piemīt dziļas, vēsturiskas saknes. Izpratne par Vērša simboliku ir apvīta ar mītiem, leģendām un teiksmām. Ar to saistīti dažādi kulta un reliģiskie rituāli. Man tas ir asociāciju, atmiņu, kolektīvās zemapziņas tēlu no tālas senatnes un mūsdienu arhetipu sajaukums. 

Asociatīvo nozīmju un tēlu saraksts ir nebeidzams: Biržas Vērsis no Wall street, antīkā pasaule, kristietība, mīnojiešu kultūra, Senā Roma, skandināvu mīti, seno šumeru kultūra, jūdaisms, ēģiptiešu rituāli, astroloģija un zodiakālā Vērša zīme, budisms, pat uzdruka uz pusaudža beisbola T-krekla un neskaitāmi citi piemēri.  

Man Vērša tēls, pirmām kārtām, ir Saules - atdzimšanas un radīšanas spēks, kas ir viens no maniem mīļākajiem simboliem. Tam piemīt mākslinieciskā enerģija un radošais sākums.

Dažreiz Vērsis uz maniem audekliem iemiesojas mēness tēlā - tas ir stāsts ar sievišķo sākumu, vīrišķā un dzīvnieciskā savaldīšanu. Vērsis, kas ievietots sievietes formas traukā, vienmēr turpinās ziedēt uz maniem audekliem, personificējot pavasari un atdzimšanu.

Un atkal atgriežamies pie dabas ciklisko ritmu tēmas, vīrišķā un sievišķā pirmsākuma mijiedarbības. Tā vien šķiet, ka floristisko formu ziedošajos motīvos iekļautais Vērsis, kas iemieso “Auglības” ciklu,  met savu spēku un vīrišķību pie visaptverošās sievišķības kājām. 
Viņš paliek stiprs, bet, ar noguruša kareivja prieku un baudījumu, iegrimst sapņa saldajā un reibinošajā burvībā, beidzot atrodot mieru un piepildījumu.

Vērsis ir arī Spānijas simbols. Kā ar vēdekļa mājienu manos audeklos atklājas Vidusjūras motīvi: no laiskas Fiestas līdz kaisles pārpilnajai dzīves sajūtai Duendes garā. 

Bieži vien manās gleznās nocirstā Vērša galva rotā altāri vai kļūst par galveno krāšņu svētku dalībnieku. Galdiem, gan altāra, gan svētku, ir kaut kas kopīgs: svētki kļūst par rituālu un rituāls pārvēršas par krāšņiem svētkiem. Galda virsmai, manā skatījumā, ir īpaša, sakrāla nozīme. Tas ir gan bagātīgais Niko Pirosmani kaukāziešu galds, gan noslēpumainais Leonardo da Vinči pēdējais vakarēdiens, gan vienkāršs mūsdienu daudzdzīvokļu mājas virtuves galds, kas ap sevi sapulcina visu ģimeni. Šajā kontekstā Vērsis manās gleznās atspoguļo uzvaru pār cilvēka dzīvniecisko būtību un dzīvību caur nāvi. Kad pasaulīgās kaislības, pirmatnējās tieksmes, iekāre un nezināšana piekāpjas un paver ceļu labestībai.

large_TB_0032_2.webp

medium_TB_0032_2.webp

small_TB_0032_2.webp

thumbnail_TB_0032_2.webp

TB_0032_2.webp

Vērša Sapnis

Движение. Динамика. Достижение цели. Противостояние. Созидание. Преодоление. Стремление. Власть. Олицетворение мужского начала, его производительной силы. Плодородие. Репродуктивные силы природы.

Для меня Бык – сильный и наполненный символ, имеющий глубокие исторические корни. Понимание символики Быка окутано мифами, легендами, сказаниями, с ним связаны многие культовые и религиозные ритуалы.  Для меня это клубок ассоциаций, воспоминаний, образы коллективного бессознательного из глубокой древности, архетипы современности. Список ассоциативных смыслов и образов бесконечен: Биржевой Бык с Wall street, античный мир, христианство, минойская культура, Древний Рим, скандинавские мифы, культура древних шумеров, иудаизм, египетские обряды, астрология и зодиакальное значение Быка, буддизм, принт на бейсбольной майке тинейджера и т.д.

Для меня образ Быка – это, прежде всего, возрождающая и созидающая сила Солнца, моего любимого символа, связанного с энергией творчества, созидательным началом. 

Иногда Быки на моих полотнах становятся лунным - это уже история о женском начале, укрощении мужского и звериного. Бык, помещенный в сосуд женской формы, неизменно порождает цветение на моих полотнах, олицетворяет весну и возрождение. И снова возникает тема цикличности ритмов природы, взаимодействия мужского и женского начал. Бык, тонущий в цветущих мотивах флористических форм из цикла «Фертильность», как будто бросает свои силу и мужественность к ногам всеобъемлющей женственности. Он остается сильным, но с радостью и наслаждением уставшего воина погружается в сказку сладкого и пьянящего сна, наконец, находя покой и умиротворение.

Бык - также символ Испании. Веером настроений раскрываются средиземноморские мотивы на моих полотнах: от праздной Фиесты до наполненного страстью жизнеощущения в духе Дуэнде. 

Нередко в моих картинах отрезанная голова Быка украшает алтарный стол или становится главным участником пышного пира. Столы, алтарный и праздничный, перекликаются: пир становится ритуалом, а ритуал превращается в пышное торжество. Плоскость стола имеет для меня особенное сакральное значение. Это и щедрый кавказский стол Нико Пиросмани, и тайная вечеря Леонардо да Винчи, и простой современный кухонный стол многоквартирного дома, собирающий вместе всю семью. В данном контексте Бык в моих картинах олицетворяет победу над звериной природой человека и жизнь, прошедшую через смерть. Когда земные страсти, низменные устремления, похоть и невежество уступают место благости.

Сон Быка

Movement. Dynamics. Achievement of the aim. Confrontation. Creation. Overcoming. Aspiration. Power. Personification of male principle and its reproductive power. Fertility. Reproductive forces of nature.

For me the Bull is a powerful and brimming symbol, deeply rooted in history. Comprehension of the Bull’s symbolism is shrouded in myths, legends and sagas. Many cult and religious rituals are connected with it. I perceive it as a tangle of associations, memories, images of the collective unconscious from deep antiquity, modern day archetypes. The list of associative meanings and images is endless: the Wall Street Charging Bull, the ancient world, Christianity, Minoan culture, Ancient Rome, Scandinavian myths, Ancient Sumerian culture, Judaism, Egyptian rites and Zodiac definition of the Bull, Buddhism, a teenager’s baseball T-shirt print and so on. 

For me the image of The Bull is first and foremost a resurgent and creating power of the Sun, which is my favourite symbol, connected with the energy of creativity, creative origin. 

Sometimes the Bulls in my paintings become lunar and this is already quite another story about female principle and taming of male and savage. The Bull having been put in a vessel of a female shape invariably gives birth to bloom in my paintings and personifies spring and revival. And there again arises the theme of recurrence of nature rhythms and interaction of male and female principles. The Bull drowning in blooming motives of floristic forms from the cycle «Fertility» appears to throw its strength and virility at the feet of pervasive femininity. It remains powerful, but with a joy and delight of a tired warrior it plunges itself into a fairy tale of sweet and heady dream, at last finding peace and tranquility.

The Bull is also Spain’s symbol. Mediterranean motives open just like a fan in my paintings: from idle Fiesta to life sensation brimming with passion of existence in the vein of folklore character called Duende. 

Quite often a severed head of the Bull in my paintings graces altar table or becomes the main point of a magnificent feast. The tables, altar and festive, echo each other, the feast becomes a ritual and the ritual turns into a magnificent celebration. Table plane has a special sacral meaning for me. This is both Niko Pirosmani’s generous Caucasian treat and the Last Supper by Da Vinci and just a plain modern kitchen table in apartment house which gathers all family. In this context the Bull in my paintings personifies victory over an animal nature of a human being and life that has come through death. When earthly passions, base aspirations, lust and ignorance give way to goodness.

The Bull’s Dream

Pasakām apvīta, ģimeniska un ļoti personiska kolekcija. Šīs sērijas gleznaino attēlu prototipi ir īstas tējkannas. Katra no tām glabā savu ģimenes stāstu vai pat lielāko noslēpumu.

Šī  kolekcija ir cieši saistīta ar ģimenes tējas dzeršanas tradīcijām, kas armēņu ģimenēs bieži vien pārtop par dāsni klātu svētku galdu ar mājās gatavotiem ievārījumiem un svaigi ceptām smalkmaizītēm. Lielākā daļa manu “modeļu” ir porcelāns no vecmāmiņas bufetēm un pūra kumodēm. Uz maniem audekliem atpazīstami slavenās Meissen manufaktūras, Rīgas Kuzņecova porcelāna rūpnīcas, Duļovas rūpnīcas un Pēterburgas Imperatora porcelāna rūpnīcas klasiskie modeļi, kas piedzīvo visnegaidītākās metamorfozes - pasakainas un vienlaikus simboliskas. Tā ir bērnības atmiņu un asociāciju kvintesence, kur katrs atmiņā iestrēdzis fragments, kļūst par viendabīgu manu gleznu mozaīku.

Daži man tipiskie raksti un krāsu kombinācijas, nedaudz pārveidojoties un papildinoties, ceļo no vienas gleznas uz otru. Tie ir spilgti sadzīves priekšmeti no mūsu vecā dzīvokļa, kas atradās kolorītā pirmsrevolūcijas laika mājā. Vizuālajos attēlos ir jūtamas manas bērnības garšas un aromāti: vecmāmiņas smalkmaizītes, vecas mājas smarža ar pieliekamo, meitas istabu, plašo vannas istabu ar apaļu logu un neticami augstiem griestiem.

Vectēvs mīlēja skaistu dzīvi - izsmalcinātas lietas, vieglu, ar rokām apgleznotu porcelānu, izšūtus galdautus, labas, kvalitatīvas mēbeles. Veca bufete, ērta un praktiska, vectēva sekretērs ar viltīgiem plauktiņiem un slepeniem nodalījumiem, mājīgi, vecmodīgi atpūtas krēsli, kas joprojām uzticīgi kalpo manā mūsdienīgajā interjerā.

Izteiksmīgākās šo lietu detaļas ir tik spilgti iespiedušās patiesajā bērna atmiņā, ka tās turpina dzīvot manos audeklos kā dekoratīvi motīvi, kas nav saistīti ar konkrētiem sadzīves priekšmetiem. Tie pārveidojas un transformējas par jauniem tēliem, un dažreiz tie pilnībā attālinās no sākotnējiem prototipiem. Piemēram, raksts uz veca, sudraba kaukāziešu dunča roktura var pārvērsties par sievietes spoguli, metāla armēņu vāzes zīmējums var pārcelties uz futūristiskas formas tējkannu vai tasīti, attēli no vecām grāmatām bieži parādās manu portretu etīdēs. Mīlestība pret nopietnām un bagātīgi noformētām grāmatām sākās tieši šajā mājā. 

Vīna rags (vectēvam to bija vesela kolekcija, tajā skaitā ar īpašnieka iniciāļiem) manās gleznās pārvēršas par pārpilnības ragu, rotājot rituāla galda virsmu. Mežģīnes manās gleznās atgādina izrakstītas salvetes un galdautus, kurus mana tante mīlēja tamborēt. Šie caururbjoši baltie, rokām darinātie, elegantie zirnekļa pavedieni cēli kontrastē uz tumši lakoto mēbeļu fona.

Vectēvs mīlēja lielos, apaļos krievu patvārus - no tiem izveidojās mana kolekcija “Krievu tēja itāļu virtuvē”, jo visos citos sadzīves lēmumos mana vecmāmiņa nepārprotami deva priekšroku itāļiem, un vectēvs centās nestrīdēties ar šo aktīvo, valdonīgo un enerģisko kaukāziešu sievieti.
“Cik grūti atrast pāri”, “Viņa uzvārījās”, “Viņš uzvārījās”,  “Valentīndienas kartiņa” “Tējas ģimenīte”, “Tornis un brioši”. Dažos darbos es apzināti, tostarp caur asprātīgiem gleznu nosaukumiem, ļaujos ironijai, dažreiz pat sarkasmam, tādējādi novēršot un anulējot izsmalcināta oponenta pretenzijas par multfilmām raksturīgo koloristiku, kiču un “saldajām” tēmām. Skatītājs saprot, ka mākslinieks jau sākotnēji ar humoru apspēlējis viņa pārmetumus un ir atvērts atklātam dialogam. 

Skatītājs atbild un ar prieku pieņem asprātīgos spēles noteikumus! Tādā veidā manu tējkannu kolekcija vairs nav tikai ģimeniska. Audzēkņi, draugi, klienti labprāt papildina manu kolekciju ar savas ģimenes relikvijām, atradumiem antikvariātos vai neparastiem, dažreiz pat dizaineru jaunradījumiem. Tā gleznainajā kolekcijā parādījās padomju dizaina šedevri, seni krievu, mūsdienu itāļu, tradicionālas vācu, japāņu, ķīniešu un pat latviešu tautas tējkannas, kas izlocītajā māla masā glabā viņu radītāja roku siltumu.

large_TE_0002_10.webp

medium_TE_0002_10.webp

small_TE_0002_10.webp

thumbnail_TE_0002_10.webp

TE_0002_10.webp

Tējas ģimenīte

This is the most fairytale, domestic and a very personal collection. The prototypes of pictorial images in this series are real tea pots, each of which keeps its own family history, even an inmost secret sometimes. 

The collection is linked to a family tea drinking tradition, which in Armenian families quite often turns into a generously served table with homemade jam and fresh bake. Most of my ‘models’ are porcelain items from granny’s sideboard and a chest of drawers hiding trousseau within. In my paintings recognizable classic models of a famous Meissen manufacture, Riga Kuznetsov porcelain factory, Dulev’s factory and St. Petersburg Imperial porcelain factory move through most unexpected metamorphoses, fabulous and symbolical at the same time. This is the quintessence of childish memories and associations, each fragment of which sticks in memory, creating entire mosaic of my pictures. 
Some exclusive patterns and colour combinations travel from painting to painting, slightly changing and increasing in numbers. These bright items of everyday life are from our old flat in a picturesque pre-revolution house. Visual images are stuffed with tastes and aromas from my childhood such as granny’s bake, smells of the old house with pantry, maiden room, spacious bathroom with round windows and incredibly high ceilings. 

Grandfather loved beautiful life. Exquisite things, light porcelain with handmade design, embroidered tablecloths, solid furniture. Old secretaire, comfortable and practical, crammed with cunning shelves and secret compartments, cozy antique armchairs, which still serve faithfully in the modern interior of my home. 

The most expressive details of these things got so clearly imprinted in a candid memory of a child, that keep on living in my paintings as decorative motifs unattached to any particular daily object. They mutate and transform into new images, and sometimes detach themselves absolutely from original prototypes. For example, design on a handle of antique silver Caucasian dagger may turn into a woman’s mirror, a pattern from hammered vase may migrate onto a teapot or a cup of futuristic form while images from old books often flicker in my portrait sketches. Love to heavy and richly decorated books also started here in this house. 

Drinking horn (my grandfather had a whole collection of them, including items with the owner’s initials) in my paintings turns into cornucopia, adorning the plane of a ritual table. Lace in the paintings reminds openwork napkins, which my aunt loved crocheting so much. Those piercingly white handmade exquisite cobwebs nobly stand out against the background of dark lacquered furniture.

The grandfather loved large pot-bellied samovars, my collection «Russian tea in Italian kitchen» grew out of this love, since in all other daily life choices my grandmother most obviously preferred Italian items and grandfather tried not to argue with that active and overbearing Caucasian woman.
‘How difficult it is to find a mate’, ‘She has boiled’, ‘He has boiled’, ‘A Valentine’, ‘Tea Family’, ‘Tower and Brioches’. In some of my paintings I deliberately allow myself - through a jocular title of the painting too – self-irony, even sarcasm at times, thus anticipating and nullifying disagreements of a sophisticated opponent with cartoon coloristic, kitsch and ‘sweet’ themes. 
Viewer understands that artist had humorously beaten his reproaches beforehand and accepts an open dialogue.

Thus, the collection of my tea pots stopped being purely domestic. Students, friends, customers with pleasure replenish my collection with their family heirloom, discoveries made in antique shops or with unusual and at times even design modern relics. This way there appeared in my pictorial collection masterpieces of Soviet design, natively Russian, modern Italian, traditional German, Japanese, Chinese and even national Latvian tea pots keeping in their warm malleable clay mass the warmth of hands of their creator.

Tea family

Самая сказочная, семейная и очень личностная коллекция. Прототипы живописных образов этой серии – реальные чайники, каждый из которых хранит свою семейную историю, а то и сокровенную тайну. 

Эта коллекция крепко связана с семейной традицией чаепития, которая в армянских семьях зачастую выливается в щедро сервированный пир с домашними вареньями и свежей выпечкой. Большинство моих «моделей» – фарфор из бабушкиных буфетов и комода с приданным. На моих полотнах узнаваемые классические модели знаменитой мануфактуры Мейсен, Рижского фарфорового завода Кузнецова, фабрики Дулёва и Питербургского Императорского фарфорового завода переживают самые неожиданные метаморфозы - сказочные и символичные одновременно. Это квестистенция детских воспоминаний и ассоциаций, каждый фрагмент которых, застревая в памяти, складывается в целостную мозаику моих картин.

Некоторые фирменные узоры и сочетания цветов, слегка видоизменяясь и пополняясь, путешествуют из картины в картину. Это яркие предметы быта из нашей старой квартиры в колоритном дореволюционном доме. В визуальные образы заложены вкусы и ароматы моего детства: бабушкина выпечка, запахи старого дома с кладовой, девичьей, просторной ванной с круглым окном и невероятно высокими потолками. 

Дедушка любил красивую жизнь - изысканные вещи, лёгкий фарфор с ручной росписью, вышитые скатерти, добротную мебель. Старый секретер, удобный и практичный, напичканный хитроумными полочками и потайными отделениями, уютные старинные кресла, которые до сих пор служат верой и правдой в моём современном интерьере. 

Самые выразительные детали этих вещей так четко отпечатались в непредвзятой детской памяти, что продолжают жить в моих полотнах декоративными мотивами, непривязанными к конкретным бытовым предметам. Они видоизменяются и трансформируются в новые образы, а иногда совершенно уходят в отрыв от изначальных прототипов. Например, узор на рукоятке старинного серебряного кавказского кинжала может превратиться в женское зеркало, рисунок с чеканной армянской вазы перекочевать на чайник или чашку футуристической формы, образы из старинных книг часто мелькают среди моих портретных этюдов. Любовь к увесистым, богато оформленным книгам тоже началась с этого дома. 

Винный рог (у дедушки их была целая коллекция, в том числе и с инициалами владельца) на моих картинах превращается в рог изобилия, украшая плоскость ритуального стола. Кружево на моих картинах напоминает ажурные салфетки и скатерти, которые так любила вязать крючком тётя. Эти пронзительно белые рукодельные изящные паутины благородно контрастировали на фоне темной лакированной мебели. 
Дедушка любил большие пузатые русские самовары — из них выросла моя коллекция «Русский чай на Итальянской кухне», поскольку во всех других бытовых решениях бабушка отдавала явное предпочтение итальянцам, а дедушка с этой деятельной, властной и энергичной кавказской женщиной старался не спорить.

 «Как сложно найти пару», «Она закипела», «Он закипел», «Валентинка», «Чайная семейка», «Башня и бриоши». В некоторых работах я намеренно, в том числе через шутливое название картины, позволяю себе иронию, иногда даже сарказм, тем самым предупреждая и обнуляя претензии искушенного оппонента к мультяшной колористике, кичу и «сладким» темам. Зритель понимает, что художник уже заранее и с юмором обыграл его упреки, и идет на открытый диалог. 
 
Зритель с удовольствием отвечает, принимая условия шутливой игры! Так, коллекция моих чайников перестала быть сугубо семейной. Ученики, друзья, заказчики с удовольствием пополняют мое собрание своими семейными реликвиями, находками в антиквариатах или необычным, иногда даже дизайнерским новоделом. Так в живописной коллекции появились шедевры советского дизайна, исконно русские, современные итальянские, традиционные немецкие, японские, китайские и даже латышские народные чайники, в теплой податливой глиняной массе хранящие тепло рук их создателя.

Чайная семейка

Orhideja – prieka zieds. Jaunzēlandes maoru cilts leģendā teikts, ka tas radies no pirmās varavīksnes uz zemes, kas sadrupa zem nemirstīgo garu svara. Tie bija salidojuši un sasēdušies uz milzīgā, daudzkrāsainā tilta. Pēc savas formas orhidejas zieds atgādina elegantu tauriņu.

Ziedu birums, līdzīgi kā tauriņu saime, kas nosēdusies uz tieva zāles stiebra, atgādina par dzīves īslaicīgumu un pārdabisku dabas skaistumu. Šī brīnišķīgā, eksotiskā auga ornamentu un krāsu kombinācijas pārsteidz iztēli un uzbur bagātīgu emociju gammu: sajūsmu, maigumu, zinātkāri, satraukumu ... Orhideja var būt ļoti dažāda: plēsīgi tīģer-raiba, sniegbalta un gaiša, samtaina, dažreiz noslēpumaina, piesātināti violeta, sārta un pat purpursarkana, saulaini dzeltena un dzīvespriecīga, bērnišķīgi rozā, tīra, nevainīga vai izaicinoši spilgta ...

Greznība, pilnība, krāšņums, erotiskums, ideāls skaistums, dažkārt tuvība – tie ir tikai daži epiteti, kas veltīti noslēpumainajam un daudzpusīgajam augam.

Uz maniem audekliem orhidejas veido savādas pasaku dārza kompozīcijas, kur zeltainais saules disks var pastāvēt līdzās mēness sudrabam, kur noskaņa vienā attēlā var mainīties no agra rīta svaiguma līdz vēla vakara tumšajai svētlaimei, kur mēness enerģija nomaina saules enerģiju, kur milzīgais debesu spīdeklis sabirst neskaitāmos saules zaķīšos, radot gleznā priecīgu satraukumu vai juteklisku gaismas un ēnas spēli.
Šī kolekcija ir slavas dziesma dzīvībai, skaistumam, sievišķībai, kas nav iespējama bez  vīrišķības. Audekli ir piesātināti ar jutekliskumu dažādās tā izpausmēs. Dažreiz tā ir aizraušanās, kas robežojas ar agresiju, dažreiz tas ir maigums un pietāte. 

Šie dārzi nekad neapnīk skatītājam - tie ir dinamiski un pastāvīgi mainīgi. Lielas formas kontrastē ar nelielām, dažreiz pat juveliera cienīgām detaļām. Daudzslāņainas kompozīcijas, spēle ar formu un perspektīvu, caurspīdīgs pārklājums paver skatītājam aizvien jaunas detaļas, krāsu kombinācijas, negaidītus siluetus un attēlus, ņemot vērā gaismas avotu un vietu, kur atrodas skatītājs. Attēls kļūst par dzīvu organismu skatītāja personīgajā telpā.

large_OR_0005_2.webp

medium_OR_0005_2.webp

small_OR_0005_2.webp

thumbnail_OR_0005_2.webp

OR_0005_2.webp

Orhideju dārzs

Орхидея – цветок радости. По легенде новозеландского племени маори, он рожден из первой на земле радуги, рассыпавшейся под весом налетевших на гигантский разноцветный мост бессмертных духов. По форме цветок орхидеи напоминает изящную бабочку. 

Россыпь цветов, словно стайка мотыльков, присевшая на тонкий прутик стебля, напоминает нам о мимолетности жизни и неземной природе красоты. Узоры и сочетания цветов этого дивного экзотического растения поражают воображение и создают богатую гамму эмоций: восторг, нежность, любопытство, тревогу…  Орхидея может быть очень разной: хищной тигровой, белоснежной и лёгкой,  бархатистой, иногда загадочной, глубокого фиолетового, пунцового и даже пурпурного цветов, солнечно желтой и радостной, по-детски розовой, чистой, невинной или вызывающе яркой... Роскошь, совершенство, великолепие, вызывающий эротизм, совершенная красота, иногда интимность – это лишь немногие эпитеты в адрес загадочного и многоликого растения. 

На моих полотнах орхидеи складываются в причудливые композиции сказочных садов, где золотой солнечный диск может соседствовать с лунным серебряным, где настроение в одной картине может меняться от свежести раннего утра, до томной неги глубокого вечера, где лунная энергия сменяет солнечную, а огромный шар небесного светила распадается на множество солнечных зайчиков, создавая в картине радостное волнение или чувственную игру света и тени. 

Эта коллекция - гимн жизни, красоте, женственности, которая невозможна без мужественности. Полотна пропитаны чувственностью в разных ее ипостасях, иногда это страсть, граничащая с агрессией, иногда это нежность и трепет.  

Эти сады никогда не надоедают зрителю - они динамичны и находятся в постоянном процессе видоизменения. Крупные формы контрастируют с мелкой, иногда ювелирной детализацией. Многослойные композиции, игра с форматами и перспективой, прозрачные лессировки всегда открывают зрителю всё новые и новые детали, сочетания цветов, неожиданные силуэты и образы, в зависимости от источника света и точки, где находится зритель. Практически, картина становится живым организмом в личном пространстве смотрящего.

Сад орхидей

Orchid is the flower of joy. According to a legend of New Zealand Maori tribe it was born out of the first rainbow on Earth, a gigantic colourful bridge of which crumbled under the weight of descended immortal ghosts. The shape of a flower reminds an exquisite butterfly. 

Placer of flowers, just as a flock of moths, sitting on a twig, reminds us of a fleetingness of life and unearthly beauty of nature. Patterns and colour combinations of this amazing exotic plant are marvelous, they create rich scale of emotions: delight, tenderness, curiosity, anxiety…  Orchid can be very different, tiger predatory, snow-white and light, velvety, enigmatic at times, of a deep violet, crimson and even purple colour, sunny yellow, childishly pink, pure, innocent or brightly flamboyant... Luxury, perfection, magnificence, defiant eroticism, perfect beauty, intimacy sometimes, these are but a few epithets due to enigmatic and many-faced plant. 

In my paintings orchids shape into bizarre compositions of fairy tale gardens, where golden disk of the sun can be found next to silver one of the moon, where the mood in one picture can change from early morning freshness to languid bliss of a deep evening, where moon energy succeeds the one of the sun and an enormous ball of the celestial luminary falls apart into multitude of sunny bunnies creating joyous mood in the picture. 
This collection is a hymn to life, beauty, femininity, the latter being impossible without masculinity. The canvases are saturated with sensuality in various guises, sometimes it is a passion bordering on aggression, sometimes tenderness and awe. 

These gardens never bore a viewer as they are dynamic and stay in a constant process of transfiguration. Large forms are in contrast with small ones, the latter at times become exquisitely fine. Multilayered compositions, a play with formats and perspective, transparent glaze always make viewer discover again and again new details, colour combinations, unexpected silhouettes depending on light source and position of a viewer. Actually, the painting becomes a living organism in a personal space of the one who looks at it.

Orchid garden

Mūžīgais zieds, visvienkāršākais dabas dzijas simbols. Kokvilnas audums asociējas ar bērnību, vienkāršību un pieticību. Mūsdienu cilvēkam tas ir tāds kā dabiskuma simbols.

Kokvilnas ziedā es cenšos gan izdzīvot pati, gan sniegt skatītājiem iespēju izbaudīt baltās krāsas bezgalību un daudzpusību. Reālajā pasaulē nav absolūtu krāsu, realitātei nav nekā kopīga ar trafaretiem vai perfektu mērogu.

Austrumu filozofijā absolūti baltu uzskata par nāves krāsu. Tā ir krāsa, kurai nepiemīt debesu ziluma, zāles svaiguma vai nogatavojušos augļu sulīgums. 

Mana baltā krāsa ir dzīves krāsa. Pasaule ir daudzšķautņaina un skaista savā bezgalīgajā krāsu variācijā un kombināciju daudzveidībā. Tā ir mana bezgalības teorija. Kosmoss. Radošā telpa, kas visu laiku izplešas.

Visa bezgalības teorija atklājas vienā ziedā. Krāsai ir spēja mijiedarboties, ģenerējot toņus, pustoņus, ēnas un neierobežotu nokrāsu daudzumu. Mani "baltie ziedi" ir bezgala krāsaini. Tie rada skatītājam virkni asociāciju: medus, agra rīta svaigums, saburzīts balts palags. Dažreiz tā ir kolāža no dabīga kokvilnas auduma. 

Parādoties fiziski taustāmam faktūras elementam, rodas sajūta par dažādām plaknēm un mākslas darba ievirzēm. Dažreiz šo efektu sniedz no ceļojuma atvesta avīze, sena fotogrāfija, kurā glabājas atmiņas par seniem laikiem, izšuvuma gabaliņš no kāzu kleitas vai tērpa, kas paredzēts kristībām.

Šeit atklājas balto mežģīņu motīvs - tīrības, dažkārt greznības, jauna sākuma un cilvēku meistarības simbols. Cilvēka rūpīgā darba iemiesojums, tiecoties pēc brīnišķā.

Dzīves adata parādās gandrīz katrā darbā, dažreiz uzskatāmi, metot ēnu uz audekla virsmas, bet citreiz kodēta simbola izskatā. Baltais pavediens ir dzīves līnija, smalku emocionālu stāvokļu neirogrāfija.

Dažreiz pavediens veido ligzdas, bet citreiz tas savijas ciešā un saspringtā mezglā, aizskar apziņu un pieprasa meklēt atbildes uz galvenajiem Visuma jautājumiem.

large_CO_0053_1.webp

medium_CO_0053_1.webp

small_CO_0053_1.webp

thumbnail_CO_0053_1.webp

CO_0053_1.webp

Kokvilnas zieds

Eternal flower, symbol of a plain natural yarn. Cotton fabrics bears associations with childhood, naturalness, modesty. For a man of modern day this is also a kind of a symbol of naturalness. 

In a cotton flower I am trying myself to live through and reveal to a viewer infinity and versatility of white colour. There are no absolute colours in real world, reality has nothing in common with stencil and ideal scale. 

Oriental wisdom holds white colour as the colour of death, the colour of the absence of blue sky, fresh green and ripe fruit. My white is the colour of life. The world is multifaceted and beautiful in its infinity and combinations of colours. The theory of infinity, that’s what it is. Cosmos. Creative space ever expanding. The entire theory of infinity in one flower. A flower has one peculiarity to interact, giving birth to tones, undertones, shades and limitless number of hues. My ‘white flowers’ are infinitely colourful. They create many associations for a viewer: honey, early morning freshness, crumpled white sheet. Sometimes this is a collage of a natural cotton fabric.

Appearance of physically tangible and a very tactile textural element create a sensation of different planes and directions in each work. Sometimes this effect may come from an old newspaper brought home from travels or an old photograph that keeps remembering the years gone by or a piece of embroidery from a wedding dress or attire for christening. Hence the motive of a white lace, the symbol of purity, sometimes luxury, new start and human skill. Embodiment of painstaking work of a human being in his aspiration to the beautiful. 

The needle of life in my works reveals itself at times quite realistically, casting shadow onto the canvas surface, but other times as a coded character. A white threadis a fate line, a neurography of subtle emotional states, it builds nests or assembles itself in a tough tense knot, hitching up consciousness and demanding to look for answers to the ultimate questions of the Universe.

Cotton Flower

Вечный цветок, символ самой простой природной пряжи. Хлопковая ткань ассоциируется с детством, естественностью, скромностью. Для современного человека это также своего рода символ натуральности. 

В цветке хлопка я пытаюсь пережить сама и раскрыть зрителю бесконечность и многогранность белого цвета. В реальном мире нет абсолютных цветов, реальность не имеет ничего общего с трафаретом и идеальной шкалой. 

Восточная мудрость считает абсолютно белый цветом смерти — цветом отсутствия голубого неба, свежей зелени и спелого плода. Мой белый цвет – цвет жизни. Мир многогранен и прекрасен в бесконечности вариантов и сочетаний цветов. Это и есть теория бесконечности. Космос. Творческое пространство, которое все время расширяется. Вся теория бесконечности в одном цветке. У цвета есть особенность взаимодействовать, порождая тона, полутона, тени и безграничное количество оттенков. Мои «белые цветы» бесконечно цветные. Они создают у зрителя много ассоциаций: мёд, свежесть раннего утра, смятая белая простынь. Иногда это коллаж из натуральной хлопковой ткани. 

Появление физически осязаемого, тактильного фактурного элемента дает ощущение разных планов и направлений в работе. Иногда такой эффект дает газета, привезенная из путешествия, старая фотография, хранящая воспоминания былых лет, кусочек вышивки со свадебного платья или наряда для крещения. Отсюда и мотив белого кружева - символа чистоты, иногда роскоши, нового начала и человеческого мастерства. Воплощение кропотливого труда человека в стремлении к прекрасному. 

Игла жизни появляется почти в каждой работе иногда явно, отбрасывая тень на поверхность холста, а иногда в виде закодированного символа. Сама белая нить - это линия судьбы, нейрография тонких эмоциональных состояний. Иногда  нить вьет гнезда, а иногда собирается в тугой и напряженный узел, цепляет сознание и требует искать ответы на главные вопросы мироздания.

Цветок хлопка

Pāva tēls - greznības, laiskuma, graciozas pozēšanas simbols. Asociāciju virkne ar šo tēlu ir tikpat bezgalīgi skaista, kā pāva spalvu vēdeklis. Tas ir gan Indijas garšvielu piesātinātais aromāts, gan Persijas valdnieka ēnainie dārzi un eksotisko delikatešu reibinošais saldums, gan Šeherezades austrumu pasakas, gan tradicionālā ķīniešu glezniecība, gan daudzu gadsimtu sena armēņu miniatūru vēsture, kur brīnumainu putnu un burtu ornamenti savijas ar austrumu motīviem, gan Rīgas jūgendstila arhitektūrā izmantotas pāva motīva stilizācijas.  Paradīzes putni, putns Fēnikss, Laimes putns, Ugunsputns - tās visas ir sapņu variācijas par ideālu skaistumu, ilgas pēc brīnumainas pasakas ar, neapšaubāmi, laimīgām beigām.

Manos darbos vienmēr ir sastopami putni, kas veido kompozicionālu dialogu. Ligzda, olas, dzīves adata, ziedošs dzīvības koks, lotosa zieds, balta pūka, pavediens un mežģīnes - tie visi daiļrunīgi simboli, kas ataino audeklu radošo, dzīvi apliecinošu koncepciju. Ģimeniskums, dzimtas turpinājums, labklājība un pārticība. 

Dažreiz manos darbos tiek attēlots putnu būris, maskuballes maska, asa sieviešu matadata, spogulis - tas jau ir pavisam cits stāsts. Mīlestības stāsts. Bijība. Kaislības. Atbrīvošanās vai, tieši otrādi, atkarība. 

Emocionālās nokrāsas ir daudzšķautņainas, dažreiz pat sarežģītas  kā pāra savstarpējās attiecības. Parasti tas ir romāns ar labām beigām, kad pat pretrunas un kontrasti ir virzītājspēks kaut kam veselam, vienotam, pāra sinerģijai.

Cikla kulminācijas darbs – “Baltā pāva Piedzimšana”: caur krāsainiem kaleidoskopa fragmentiem iznirst skaidrs baltā putna tēls. Cerību, jaunas dzīves, bērna skaidrības un nevainības simbols. Iespējams, ka dziļi zemapziņā šo tēlu netieši iedvesmojis Narinē Abgarjanas romāns "No debesīm nokrita trīs āboli". Neticama cilvēkmīlestība smalkā, mākslinieciskā, bet tajā pat laikā ļoti intīmā interpretācijā, ko caurvij tautiskais misticisms, man, kā māksliniecei, ļoti tuvs un saprotams.

Romānā baltais Pāvs mežonīgi un pat absurdi kontrastē ar neliela kalnu ciemata iedzīvotāju neizsmalcināto ikdienu. Viņš ir ievainojams un neaizsargāts, kā jauns dzīvības asns skarbajā, akmeņainajā augsnē. Tā ir senču piemiņa, dziļas sēras par nesen aizgājušiem un akla ticība vienkāršai un nepretenciozai cilvēciskai laimei.

Mani “Paradīzes putni” ir skaists sapnis, kas kādu dienu noteikti piepildīsies.

large_BI_0017_1.webp

medium_BI_0017_1.webp

small_BI_0017_1.webp

thumbnail_BI_0017_1.webp

BI_0017_1.webp

Paradīzes putni

Образ павлина  - символ роскоши, праздности, изящного позёрства. Ассоциативный ряд этого образа, как веер из павлиньих перьев, бесконечно красив. Это и насыщенные запахи индийских пряностей, и тенистые сады персидского правителя, и приторная сладость экзотического лакомства, и восточные сказки Шахерезады, и традиционная  китайская живопись, и многовековая история армянской миниатюры с причудливыми орнаментами из птиц, букв и восточных мотивов. Райские птицы, птица Феникс, Птица счастья, Жар-птица - всё это вариации на тему грёз об идеальной красоте, тоска по красивой сказке с непременно хорошим концом.

В моих работах, как правило, есть пара птиц в композиционном диалоге. Гнездо, яйца, игла жизни, цветущее древо, цветок лотоса, белые пух, нить и кружево - всё это символы, красноречиво говорящие о созидательной концепции полотен. Семейность, продолжение рода, благополучие и процветание дома. 

Иногда в моих образах возникают птичья клетка, маскарадная маска, острая женская шпилька, зеркало - это совсем уже другая история. История Любви. Трепета. Страсти. Освобождения или, наоборот, зависимости. Эмоциональные оттенки многогранны, иногда даже сложны, как отношения в паре. Как правило, это роман с хорошим концом, когда даже противоречия и контрасты - движущая сила чего-то целого, единого, синергия пары. 

Кульминация цикла - работа «Рождение белого Павлина»: сквозь калейдоскоп цветных фрагментов проявляется светлый и ясный образ белой птицы. Символ надежды, новой жизни, детской чистоты и невинности. Где-то в глубоком подсознании этот образ опосредованно навеян романом Наринэ Абгарян  «С неба упали три яблока». Невероятное человеколюбие в тонкой художественной, но в тоже время очень интимной интерпретации, пронизанной духом народного мистицизма, созвучно мне как художнику. 
Белый Павлин в романе дико и нелепо контрастирует с безыскусным бытом жителей маленькой горной деревни. Он уязвим и беззащитен как росток новой жизни на суровой каменистой почве. Это память о далеких предках, глубокая скорбь по недавно ушедшим и слепая вера в простое и незатейливое человеческое счастье.  

Мои «Райские птицы» - это красивая мечта, которая когда-нибудь обязательно осуществится.

Райские птицы

The image of Peacock is a symbol of luxury, idleness and graceful posturing. Associative array of this image is like a peacock feather fan, it is infinitely beautiful. It is all in one: a saturated smell of Indian spice and shady gardens of Persian ruler, sugary sweetness of an exotic delicacy and oriental fairy tales of Sheherazade, traditional Chinese painting and centuries-old history of Armenian miniature with quaint ornaments made of birds, letters and oriental motives. Birds of Paradise, Phoenix, Bird of Happiness and the Fire Bird – all of them are variations on the subject of daydreaming about perfect beauty, longing for a beautiful fairy tale with an inevitably happy end.

As a rule, there are in my works a couple of birds in a compositional dialogue. A nest, eggs, the needle of life, tree in blossom, lotus flower, white fluff, thread and lace are all symbols, eloquently speaking of a creative concept of canvases. Family, procreation, home well-being and prosperity.

Among my images there sometimes appears bird cage, masquerade mask, a sharp woman hairpin, mirror, but this is something quite different. A Story of Love. Awe. Passion. Story telling of a release from a feeling or quite the opposite, an obsession with it. Emotional tints are multi-faceted, even complex at times, just as relations within a couple are. As a rule this is a novel with a happy end, when even contradictions and contrasts serve as driving force of something which is a whole, synergy of a couple. 

Culmination of the cycle is a work ‘White Peacock birth’: through a kaleidoscope of colourful fragments there emerges a bright and clear image of a white bird.It is the symbol of hope, new life, child’s purity and innocence. Somewhere in my deep subconscious this image was indirectly inspired by Narine Abgaryan’s novel ‘Three Apples Fell Out Of The Sky’. Incredible humanity in a subtle artistic, yet at the same time very intimate interpretation, imbued with the spirit of folk mysticism is very much in tune with me as an artist. 

The White Peacock in the novel contrasts wildly and ridiculously with artless life of people living in a small mountain village. It is vulnerable and helpless like a sprout of a new life on a hard rocky soil. This is a memory of distant ancestors, deep sorrow about those who passed away lately and a blind faith in a plain and artless human happiness. 

My ‘Birds Of Paradise’ is a beautiful dream, which is bound to come true someday.

Birds of paradise

Orientālā tēma dažādās variācijās tā vai savādāk caurvijās visos manos darbos. Šajā kolekcijā īpaši jūtams Āzijas akcents, pateicoties iespaidīgajam Tīģera tēlam, kā arī austrumu un īpaši ķīniešu kultūrām raksturīgajam ziedam – Peonijai. 

Tīģeris – briesmu un plēsīga skaistuma simbols. Šis lielais, veiklais un graciozais kaķis personificē agresiju un iznīcināšanu. Simbols ir pretrunīgs, piepildīts ar kontraversijām, dzīvniecisks un dievišķs, vienlaikus iznīcinošs un radošs. Viņš personificē varu, karaliskos tikumus, tiekšanos uz priekšu, attīstību. Attēls ir juteklisks, bieži vien izaicinoši erotisks, plastisks, dinamisks. Tīģera figūra uzbur skatītājam bagātu asociāciju virkni, kura pirmsākumi meklējami senās Persijas, Indijas un Ķīnas mītos un teikās.

Dažos darbos Tīģeris pārvēršas par sniega leopardu vai panteru, atklājot jaunas, dažreiz sarežģītākas un niansētākas kaķa rakstura iezīmes. Man raksturīgi simboliskiem dzīvniekiem piešķirt caururbjošu, dažreiz gandrīz cilvēcisku skatienu.  Bieži vien gleznu kompozīciju veidoju, kā vēstījumu, stāstījumu, biogrāfisku hroniku: simboli un atribūti mijas ar veca kalendāra kolāžu fragmentiem, piezīmju kladi ar skicēm, plānotāju vai pat personīgo dienasgrāmatu, veidojot to par nelielu poētisku noveli.

Par šādiem kāda cilvēka dzīves attēlojumiem kļuva gleznas  “Ričards”, “Paula” un “Sniega Leopards”. Tie ir romantiski stāsti par pirmo mīlestību, jauneklīgu maksimālismu, sapņiem un asarām. Vitālie dzīves ziedi kvēlo kaislībā  un izdala sulu  kā asins lāsi uz audekla.  Izbirst pērlēs bērnu un jaunības sapņi. Mani iecienītie atribūti - sievietes matadata un dzīves adata, kas ar asām frāzēm caurstrāvo gleznaino audeklu.
Samtainie Peonijas ziedi  kontrastē ar plēsīgo Tīģera tēlu. Peonijas - tā ir sajūsma, sievišķība, mīlestība, apbrīns, priekšnojauta, romantika un svaigums. Neapstrīdams mīlestības, jutekliskas aizraušanās, kā arī ģimeniskuma, bagātības, labklājības un veiksmes simbols ķīniešu tradīcijās. Simbolizējot sievišķo sākumu, šie ziedi atrodas duelī ar vīrišķīgo Tīģeri un rada manu tik ļoti iemīļoto kontrastu spēli, kas gleznai piešķir dinamiskumu un jēgpilno spriedzi. 

Tauriņa tēls - viegluma, atdzimšanas, pārvērtību, īslaicīgas dzīves simbols un no tā katrs atsevišķs mirklis iegūst vēl lielāku vērtību. Tā ir dvēseles cerība, kas kā tauriņš uzlidoja augšup un pieskarās debesu mūžībai. Brīnums.

large_TI_0002_3.webp

medium_TI_0002_3.webp

small_TI_0002_3.webp

thumbnail_TI_0002_3.webp

TI_0002_3.webp

Tīģeris un peonija

Ориентальная тема в разных контекстах, так или иначе, прослеживается во всех моих работах. Эта коллекция получилась с азиатским акцентом, благодаря эффектному образу Тигра, а также характерному для восточной, в особенности китайской, культуры цветку Пиона. 

Тигр – символ опасной, хищной красоты. Эта ловкая и грациозная большая кошка олицетворяет агрессию и разрушение. Символ противоречивый, наполненный контраверсиями, звериный и божественный, разрушающий и созидающий одновременно. Он олицетворяет власть, королевское достоинство, стремление вперед, развитие. Образ чувственный, зачастую вызывающе сексуальный, пластичный, динамичный. Фигура Тигра порождает у зрителя богатый ассоциативный ряд, берущий своё начало в старинных мифах и сказаниях древней Персии, Индии, Китая. 

В некоторых работах Тигр трансформируется в снежного барса или пантеру, раскрывая новые, иногда более сложные и нюансированные черты кошачьего характера. В моих традициях наделять символических зверей пронзительным, иногда почти человеческим  взглядом. Зачастую выстраиваю композицию картин, как повествование, сказание, биографическую хронику: символы и атрибуты чередуются с коллажными фрагментами старого календаря, блокнота с зарисовками, ежедневника или даже личного дневника, складываясь в небольшую поэтичную новеллу. Такими байопиками чей-то жизни стали картины «Ричард», «Паула» и «Снежный Барс». Это романтичные истории о первой любви, юношеском максимализме, мечтах и слезах. Витальные цветы жизни пылают страстью и испускают сок, как капельку крови, на поверхность холста.  Рассыпаются жемчугом и драгоценными камнями детские мечты и юношеские грёзы. Мои любимые атрибуты – женская шпилька и игла жизни колкими фразами пронизывают живописное полотно.  

Бархатистые цветы пиона контрастируют с хищным образом Тигра. Пионы – это восторг, женственность, любовь, восхищение, предвкушение, романтика и свежесть. Бесспорный символ любви, чувственной страсти, а также семейственности, богатства, процветания и удачи в китайской традиции. Символизируя женское начало, эти цветы в дуэте с мужественным Тигром создают так любимую мною игру контрастов, которая придает динамику и смысловое напряжение картине.  

Образ бабочки – символ лёгкости, возрождения, трансформации, мимолетности жизни и от этого еще большей ценности каждого отдельного момента. Это надежда души, которая бабочкой вспорхнула вверх и прикоснулась к небесной вечности. Чудо.

Тигр и пион

One way or another, oriental theme can be traced in all of my works in various contexts. This collection has acquired an Asian accent due to spectacular image of Tiger and Peony flower which is so characteristic for Eastern and especially Chinese culture. 

Tiger is a symbol of dangerous, predatory beauty. This big dexterous and graceful cat personifies aggression and destruction. The symbol is controversial, it is beastly and divine, destroying and creating simultaneously. It embodies power, royal dignity, striving forward, development. The image is sensual, often defiantly sexual, plastic and dynamic. The Tiger figure brings about viewer’s rich associative array, which stems from old myths and legends of ancient Persia, India and China. 

In some works Tiger transforms into a snow leopard or a panther, revealing new, sometimes more complex and detailed features of a feline character. It is my tradition to endow symbolic beasts with a piercing look which is almost human. I often form composition of paintings as a narration, saga and biographical chronicle: symbols and attributes take turns with collage fragments of an old calendar, notebook with sketches, daily planner or even personal diary, turning into a small poetic novelette. The paintings ‘Richard’, ‘Paula’ and ‘Snow Leopard’ became such biopics ofsomeone’s life. These are romantic stories of first love, youthful high spirits, dreams and tears. Vital flowers of life blaze with passion and ooze juice like a drop of blood onto canvas surface. Childhood dreams and adolescent slumbers scatter as pearls and jewels. My favourite attributes are woman hair pin and needle of life piercing pictorial canvas as sharp remarks.  

Velvety Peony flowers are in contrast with predatory image of Tiger. Peonies are a delight, femininity, love, admiration, anticipation, romance and freshness. Peony is an indisputable symbol of love, domesticity, sensuous desire as well as richness, prosperity and good fortune in Chinese tradition. Being a symbol of female principle, these flowers in duet with masculine Tiger create my beloved play of contrasts, which renders dynamics and meaningful tension to the painting. 

The image of Butterfly is a symbol of lightness, rebirth, transformation and fleetingness of life, each moment of which only gains more value because of that.  This is a hope of the soul, which like a butterfly fluttered up and touched celestial eternity. A miracle.

Tiger and peony

Šīs kolekcijas galvenais vadmotīvs ir sarkana krāsa - spilgta, izaicinoša, asa. Sarkanā līnija vijas cauri visiem šī cikla darbiem, kaut kur izveidojot ornamentu no asajiem čili pipariem, kaut kur transformējoties par rituāla vērša mēli vai kļūstot par fonu un audekla pamatkrāsu. Sarkanā krāsa  - tās ir briesmas, kaisle, mīlestība, dažkārt piederība varai. Plēsonīgās noskaņas audeklos pasvītro pamatfoni leoparda un tīģera krāsās. 

Vīna rags - vēl viena iecienīta tēma, bērnības atmiņu atbalss. Vienā no darbiem rags saritinājies kā čūska, un mānīgā aspīda forma pārtop savādā pārpilnības ragā uz kliedzoši sarkana fona. Tā dzimst askētisks pēc formas un stingrs savā jēgpilnajā slodzē tēls.

Un, protams, šašliku klusā daba. Tukšie trauki nemet ēnas un neveido perspektīvu, bet it kā lidinās uz audekla virsmas kā svešķermeņi. Vienīgais lakonisko balto disku rotājums ir melnas, grafiskas, stilizētas arbūzu sēklas. Pati brīnum-oga darbos neparādās, kas rada papildu spriedzi un simbolu spēli. No pirmā acu skatiena melnie punkti var šķist mušas vai citi nesaprotami kukaiņi. It kā skudriņas skrietu pa audekla virsmu, šie melnie punkti uz sniegbaltā fona sākumā rada satraukuma sajūtu, trauksmi, kas robežojas ar riebumu.

Tad, kad acis saprot, kas tas ir, nemieru nomaina melanholija un skumjas. Mēs saprotam, ka dzīres jau ir beigušās. Skatiens slīd pār kailiem iesmiem un sāk apvienot darba fragmentus vienā veselā stāstījumā. 

Un kaut kur starp ierastiem dārzeņiem, kas uzdurti uz asiem iesmiem, parādās neuzkrītoša sirds, dažreiz tā jau ir tukša ... Visu uzmanību sev piesaista citrons, vienīgais spilgtais akcents, kas kontrastē ar kolekcijas galveno sarkano motīvu. Kādā brīdī tas pat iedegas kā saule, bet ātri izdziest. Ir pieņemts, ka citronu bieži vien izmanto, lai tīrītu iesmus, bet šeit blakus sirdij un gandrīz tukšu iesmu grafiskajām, asajām līnijām, tas izskatās kā šķiršanās vai beigu simbols. Un prātā nāk bēdīgi slavenais “skābais kā citrons”. Manas iecienītākās mākslinieciskās metodes: melnas kontūras, dekoratīvisms, stilizācija, apgrieztā perspektīva un ornaments pārvērš ikdienas kluso dabu nelielā stāstā ar vienmēr atvērtām beigām.

large_RE_0003_3.webp

medium_RE_0003_3.webp

small_RE_0003_3.webp

thumbnail_RE_0003_3.webp

RE_0003_3.webp

Sarkanais pipars

Bright, defiant and hot red colour is the leading motif of this collection. The red line pierces all works of the cycle, here forming an ornament made of spicy chili peppers, there transforming into the tongue of a ritual calf or turning into a background and basic colour of the canvas. Red colour is a danger, passion, love and sometimes affiliation with power. Predatory moods of the canvases are emphasized by basic backgrounds of leopard and tiger colours. 

Another of my favourite subjects is Wine Horn, an echo of childhood memories. In one of my works the Horn starts wriggling and its treacherous form takes shape of a bizarre cornucopia against screaming background, austere as for the form and hard as for its semantic load. 

And, by all means, shashlik still life. Empty plates do not cast shadows and do not vanish into perspective, but appear to be hovering on the surface of the canvas as foreign objects. The only decoration of neat white discs are black stylized graphic seeds of watermelon. The wonder-berry itself is not present in the pictures and this creates additional suspense and a play of symbols. At a glance the black dots may be taken for flies or some other obscure insects. As if goose bumps are fussing on the surface of canvas, these black dots against snow-white background cause anxiety at first, a bustle bordering on disgust.

Then, when the eye understands what it is, anxiety transforms into melancholy and sadness, we realize that the feast is already over. The glance glides over naked skewers and starts adding work fragments to recreate the whole story.

And somewhere among common vegetables impaled on a skewer there appears a discreet heart, which is already empty at times… But the real eye-catcher is a lemon, the only bright accent challenging the main red motif of the collection. At some moment it even lights up as a sun, but goes out in no time. The usual thing, skewers are often cleaned with lemon, but here, close to the heart and sharp graphic lines of almost empty skewers, it seems a symbol of separation or end. And the memory serves – ‘as sour as a lemon’. My favourite artistic techniques are black contours, decorativeness, stylization, inverted perspective and ornament turn common still life into a little story with an invariably open finale.

Red pepper

Ведущий мотив этой коллекции - красный цвет, яркий, вызывающий, острый. Красная линия проходит через все работы этого цикла, где-то складываясь в орнамент из острых перчиков чили, где-то трансформируясь в язык ритуального тельца, где-то разливаясь в фон и основной цвет полотна.  Красный цвет – это опасность, страсть, любовь, иногда - принадлежность к власти. Хищные настроения полотен подчеркивают основные фоны леопардового и тигрового цветов. 

Винный Рог – ещё одна любимая тема, отголосок детских воспоминаний. На одной из работ рог извивается змеёй, или, наоборот, коварный аспид сворачивается в причудливый рог изобилия на  кричащем красном фоне. Так рождается аскетичный по форме и жесткий по своей смысловой нагрузке образ. 

Шашлычные натюрморты. Пустые тарелки не отбрасывают тени и не уходят в перспективу, а словно парят по поверхности холста как инородные летающие объекты. Единственным украшением лаконичные белых дисков становятся черные, очень графичные семечки арбуза. Сама чудо-ягода в работах отсутствует, что создаёт дополнительное напряжение, игру символов. На первый взгляд черные точки могут показаться мухами или другими неведомыми насекомыми. Суетясь на поверхности холста, эти чёрные точки на белоснежном фоне поначалу вызывают чувство тревоги, суеты, граничащей с отвращением.

Когда глаз фокусируется, и зритель понимает что перед ним, тревога сменяется меланхолией и грустью, мы понимаем, что пир уже закончился. Взгляд скользит по голым шампурам и отдельные фрагменты работы начинают складываться в цельное повествование.
Где-то среди привычных овощей, нанизанных на острые шампуры, вдруг возникает неброское сердце, иногда оно уже пустое…  Но тут же все внимание забирает на себя лимон, единственный яркий акцент, спорящий с основным красным мотивом. В какой-то момент он загорается как солнышко, но быстро гаснет. Обычное дело: лимоном часто чистят шампуры - рядом с сердцем и графичными острыми линиями полупустых шампуров он кажется символом разлуки или конца. На ум приходит сравнение «кислый как лимон». Мои излюбленные художественные методы: черные контуры, декоративность, стилизация, перевёрнутая перспектива и орнамент превращают бытовой натюрморт в небольшую историю с неизменно открытым финалом.

Красный перец

Pegass  (tulkojumā no grieķu valodas “mežonīgā straume”), pasaku Vienradzis, maģiskais Laimes putns, trijjūgs, kuru vieno kopīgs mērķis, vai zirgu pāris kompozicionālā dialogā, ligzda un dzīves adata, kas ieslēgta zelta olā, pērļu tīkls – būris, kurā sapinies mans Dominants - tie visi ir viena kāzu stāsta varoņi un simboli. Zirga tēls ir daudzpusīgs un daudzveidīgs - tā ir gan dzīves gudrība, gan ikdienas izturība, gan laika lidojums, kā arī aristokrātijas, dievišķās varas, bieži vien auglības un spēka simbols.

Straujais zirgs ir pasaules cikliskās attīstības dabas parādību simbols, nevaldāmais stihijas spēks. Ar to saistītā asociāciju virkne ir skaista: brāzmains vējš, jūras putas, kvēlojoša uguns, dārdošs ūdenskritums, vētra okeānā ...
Dažreiz tas ir zirgu pāris dialogā, konfrontācijā, sacensībā, strīdā...

Mani brīnumainie zirgi dīžājas, planē, steidzas uz priekšu un augšup, tie ir mērķtiecīgi, dinamiski un ekspresijas pilni.

Šajā kolekcijā īpaša loma ir veltīta grafiskam zīmējumam, nevis krāsai, kā tas parasti ir manos darbos. Mani pārsteidz un iedvesmo neierobežotās iespējas radīt kustības efektu, muskuļu spēli, dzīvīgi kustīgu gaismēnu, pozu dinamiku, izmantojot tik vienkāršu un dabisku materiālu, kā dedzinātu ogli. Vējā plīvojošas krēpes, zirga astru raupjā virsma, kas detalizēti attēlota uz plastiskas un pat gaisīgas retušas fona, faktūra, ko rupjais, melnais pigments rada uz audekla graudainās virsmas, sniedz dzīvas dabas un taustāma apjoma sajūtu.

Ļoti bieži savos darbos es apzināti saglabāju zīmējuma konstruktīvās palīglīnijas, it kā attēla karkass spīdētu caur gleznainajām krāsu plaknēm. Grafiska un gleznieciska kontrasts dziļi saviļņo mani, rada enerģētisku vibrāciju manā darbā. Skatītājs it kā redz audeklu dažādos tā attīstības posmos, jūt autora meklējumus un šaubas. Viņš kļūst par aktīvu līdzdalībnieku brīnumainajā radīšanas procesā. Dzīva un kustīga ķermeņa plastiskā anatomija, norādošie vektori, kas nosaka pozas dinamiku vai pat kustību kombinācijas, stingri punkti, kas nosaka proporcijas un leņķus – tas viss ir kā attēla skelets, uz kura turas dekoratīvie un jēgpilnie darba elementi.

Vienradža mītiskais tēls ir patiesības un tīrības simbols Eiropas tradīcijās. Austrumos tas ir pamodinātas apziņas simbols, personificē Esības augstāko spēku, radīšanas enerģiju un radošā impulsa bezgalību. Tā ir vienotība un radošais sākums -  iņ un jaņ. Vīriešu un sieviešu mijiedarbība ir iemīļots manu darbu motīvs. Līdzīgi kā mītiska personāža maģiskais rags, arī manu gleznu sižets vijas kā bezgalīga spirāle, kas parāda visu dabas procesu cikliskumu un bezgalību.

large_DO_0011_1.webp

medium_DO_0011_1.webp

small_DO_0011_1.webp

thumbnail_DO_0011_1.webp

DO_0011_1.webp

Dominanta kāzas 

Pegasus (from Greek meaning ‘rapid current’) and fabulous Unicorn, Magical Bird of Happiness, three horses, related by one purpose, abiding in compositional dialogue, the nest and needle of life enclosed in a golden egg, pearly net-cage in which my Dominant has messed up, these are all heroes and symbols of one wedding story. The horse image is many-faced and diverse, being at the same time worldly wisdom, everyday stamina, time running, the symbol of aristocratism, divine might and quite often fertility and power.  

A frisky horse is a symbol of cyclic development of the world of natural phenomena, unbridled power of elements. Its associative array is beautiful and consists of gusty wind, sea foam, blazing fire, deafening waterfall, ocean storm…

Sometimes this is a pair of horses in dialogue, confrontation, standoff, argument…

My magical horses are frolicking, soaring, rushing forwards and up, they are dashing, dynamic and full of expression. 

This is a collection with a special part for drawing, not for colour as the case often is in my works. I am amazed and inspired by unlimited possibilities when creating effect of movement, play of muscles, a living and fluid chiaroscuro, dynamics of posture with the help of such simple and natural material as charcoal. Mane soaring in a wind, rough surface of horsehair, fine details against the background of plastic and even airy shading, texture created by rough black pigment on the granular surface call forth a sensation of a living nature and tangible space. 
Quite often in my works I deliberately keep functional, auxiliary drawing lines, and like a framework of painting they shine through pictorial colour planes. I am deeply thrilled by a contrast of graphic and pictorial elements, as it creates vibration of energy in a work. A viewer appears to see painting at different stages of its development, feels search and doubts of the author. He becomes an active party to a surprising process of creation. Plastic anatomy of a living and moving body, directing vectors, setting dynamics of a posture or even totality of movements, rigid points and foreshortening, all this appears to make skeleton of a painting, which holds together decorative and meaningful elements of the work. 

In European tradition mythical image of Unicorn is the symbol of truth and purity. In the East it is the symbol of awoken consciousness, it personifies the highest authority of Existence, the energy of creation, infinity of creative impulse. This is the unity and creative nature of Ying and Yen. Interaction of male and female principle is a favourite motif of my works. Like a magical horn of a mythical creature endless spiral of story line of my paintings curls which shows recurrence and infinity of all natural processes.

Dominant’s Wedding

Пегас (в переводе с греческого, «бурное течение»), сказочный Единорог, волшебная Птица счастья, тройка скакунов, связанная одной целью, или пара коней, пребывающая в композиционном диалоге, гнездо и игла жизни, заключённая в золотое яйцо, жемчужная сеть-клетка, в которой запутался мой Доминант, – всё это герои и символы одной свадебной истории. Образ коня многолик и многообразен – это и житейская мудрость, и повседневная выносливость, и бег времени, и символ аристократизма, божественной силы, зачастую плодородия и власти.  

Резвый конь – символ циклического развития мира природных явлений, необузданная сила стихии. Его ассоциативный ряд прекрасен: порывистый ветер, морская пена, пылающий огонь, оглушительный водопад, шторм в океане…
Иногда это пара коней в диалоге, конфронтации, противостоянии, споре…

Мои волшебные кони резвятся, парят, несутся вперед и вверх, они стремительны, динамичны, полны экспрессии. 
В этой коллекции особую роль играет рисунок, а не цвет, как это чаще бывает в моих работах. Меня поражают и вдохновляют неограниченные возможности в создании эффекта движения, игры мышц, живой подвижной светотени, динамики позы с помощью такого простого и природного материала как жжёный уголь. Парящая на ветру грива, шероховатая поверхность конского волоса, детализация на фоне пластичных и даже воздушных растушёвок, фактура, создаваемая грубым черным пигментом на зернистой поверхности холста, рождает ощущение живой натуры и осязаемого объёма. 

Очень часто в своих работах я осознано сохраняю конструктивные, вспомогательные линии рисунка, словно каркас полотна светится сквозь живописные цветовые плоскости. Контраст графичного и живописного глубоко волнует меня, создает в работе энергетическую вибрацию. Зритель как будто видит полотно на разных стадиях развития, чувствует поиск и сомнения автора. Он становится активным соучастником удивительного процесса творения. Пластическая анатомия живого и подвижного тела, направляющие векторы, задающие динамику позы или даже совокупности движений, жёсткие точки, определяющие пропорции и ракурс – все это словно скелет картины, на котором держатся декоративные и смысловые элементы работы. 

Мифический образ единорога - символ истины и чистоты в европейской традиции. На Востоке он символ пробужденного сознания, олицетворяет высшую власть Бытия, энергию творения, безграничность творческого импульса. Это единство и созидательное начало, инь и ян. Взаимодействие мужского и женского принципа – любимый мотив моих работ. Подобно волшебному рогу мифического персонажа бесконечной спиралью вьётся сюжетная линия моих полотен, что показывает цикличность  и бесконечность всех процессов природы.

Свадьба Доминанта

Kolekcija ir atklāti pasakaina, gandrīz kā rotaļlieta. Sākotnēji bija artišoks ar iedvesmojošu formu un krāsu pāreju. Nosaukums tikpat aizraujošs - artišoks – tulkojot no angļu valodas, kā māksla un šoks – izteikti mūsu stilā. Darba procesā artišoki kaut kādā mistiskā veidā pārvērtās par burvju kāpostiem, iezaigojās visās varavīksnes krāsās, uzziedēja un piesaistīja tauriņus un dažādas neparastas būtnes. 

Un, kā tas parasti notiek pasakās, uzvirpuļoja dzīves burvju vārpsta, dīvainiem rakstiem sāka vīties likteņa baltais pavediens, brīžiem paklausīgi margojot smalkas mežģīnes, brīžiem sapinoties sarežģītā mezglā, brīžiem, izkaisot rasas lāses, saverot uz tā pērles. 

Pērle - atdzimšanas un gaismas simbols, kas dziļi dzelmē ieslodzīta gliemežvākā, tiek asociēta ar cilvēka augli un dzimšanas brīnumu. Neaizstājams manu gleznu atribūts ir dzīves adata ar asins pilienu - jaunas dzīvības rašanās vēstnesis. Ne velti ir izdomāts ticējums, ka  bērnus atrod kāpostos, par ko liecina noberztais uzraksts labajā stūrī vienai no gleznām.  

Baltas lilijas, kas iekļauj attēlu vai piena rakstiem ieaustas galdautā uz nosacīta galda, ir vēstures simboli ar dziļām saknēm, vēstules un tradīcijas. Jūs varat gandrīz fiziski sajust brīnumaino ziedkopu maģisko spēku, kas uzzied uz šiem audekliem.

Vienā no gleznām artišoks ir neticami līdzīgs pasaku ūdensrozei. Varbūt tas ir tieši tas pasaku zieds, kur elfu karalis jau gaida savu Īkstīti, lai dāvātu viņai brīvību  un spārnus?   Kas gan var būt cildenāk un skaistāk, kā uzdāvināt savai mīļotajai spārnus.

large_MA_0008_1.webp

medium_MA_0008_1.webp

small_MA_0008_1.webp

thumbnail_MA_0008_1.webp

MA_0008_1.webp

Brīnumainais kāposts

Коллекция абсолютно сказочная, почти игрушечная. Сначала был артишок, со своей вдохновляющей формой и переходом цвета. Название тоже волнующее, арт- и шок – это по-нашему. В процессе работы артишоки каким-то совершенно мистическим образом превратились в волшебную капусту, запереливались всеми цветами радуги и зацвели, привлекая бабочек и других необычных созданий. И как обычно бывает в сказках, завертелось волшебное веретено жизни, начала виться причудливым узором белая нить судьбы, то послушно собираясь в нежное кружево, то путаясь в сложный узел, то рассыпая каплями росы бережно нанизанный на неё жемчуг. 

Жемчужина – символ возрождения и света, заточённая в раковину под толщей воды, ассоциируется с человеческим плодом и чудом рождения.  И непременный атрибут моих картин – игла жизни с капелькой крови – предвестником появления новой жизни. Недаром ведь детей придумали находить в капусте, о чём свидетельствует  затертая надпись в правом углу одной из картин. 
Белые лилии, обрамляющие изображение или молочными узорами вплетенные в скатерть условного стола, это символы истории с глубокими корнями, письма и предания. 

На одной из картин артишок удивительно похож на сказочную кувшинку. А может быть это сказочный цветок, где король эльфов уже ждет свою Дюймовочку, чтобы подарить ей свободу и крылья?! Подарить любимой крылья, что может быть благородней и прекрасней.

Granāta krāsa

Urbānā filozofija

Biosistēmas

Granāta krāsa

Urbānā filozofija